Концерт, начинавшийся в холодной тишине, завершался в атмосфере почти осязаемой ненависти. Горин ушел со сцены под стук собственных каблуков. Рабочие еще немного посидели, поняли, что евреи закончились, и пошли на работу. А гости — по досочкам, под дождем, — поплелись к своему автобусу.
И пути их пересеклись.
Юмористы прошли сквозь строй молчаливых нефтяников, как сквозь шпицрутены, и уже у самых автобусных дверей Григорий Горин, не выдержав гнетущего напряжения, пробормотал напоследок:
— Ну, мы к вам еще приедем…
— Я тебе, блядь, приеду! — посулил ему ближайший трудящийся.
* * *
В семьдесят каком-то году на окраине Москвы открывался новый очаг культуры. В день открытия в опостылевший, их же руками построенный дворец согнали работяг-строителей: как по другому поводу сказано у Бабеля, это был их день.
Конферансье, отряженный Москонцертом на встречу с рабочим классом, подготовил несколько экспромтов.
— Какой прекрасный дворец! — воскликнул он. — Какой замечательный дворец построили вы, дорогие товарищи…
Виновники торжества, частично уже теплые с утра, угрюмо слушали эти соловьиные трели.
— Но меня как сатирика этот факт огорчает! — вдруг заявил конферансье.
Строители насторожились.
— …Все меньше в нашей стране остается поводов для сатиры! — закончил конферансье и сам улыбнулся этому парадоксу мудро и печально.
— Пошел на хуй! — крикнул ему на это из зала самый чуткий на фальшь строитель. — Пошел на хуй, жидовская морда!
— Что вы сказали? — переспросил ошалевший конферансье.
В полном соответствии с просьбой, сказанное повторили — громко и без купюр. Тут боец сатирического фронта пришел в себя.
— Пока этого негодяя не выведут из зала, — заявил он, — я отказываюсь продолжать вступительный фельетон!
Эта жуткая угроза подействовала. Возмутителя спокойствия взяли под микитки и поволокли прочь. Перед тем как покинуть собрание, он зацепился за косяк двери и успел еще несколько раз огласить свое нетленное пожелание. Дружинники отлепили мозолистые пальцы от косяка, и мат, постепенно отдаляясь, затих в недрах дворца культуры.
Удовлетворенный расправой, конферансье поправил бабочку и продолжил вступительный фельетон.
— На чем мы остановились? — спросил он. — Ах да! Все меньше в нашей стране остается поводов для сатиры!
* * *
Торжественный вечер в Казани, посвященный пятидесятилетию Татарской АССР, должен был вести Борис Брунов, но то ли заболел, то ли случились у маэстро дела поважнее, — короче, в Казань полетел кто-то другой…
Тоже бывалый работник эстрады, сильно напрягать интеллект он не стал и вышел на сцену во всем блеске профессии, с импровизаторским даром наперевес. И понесся вперед.