— А у меня в семье репрессированных не было. Я вообще… другую сторону представляю!
И разрыдалась. И сквозь слезы начала читать имена.
На дворе стоял 1976 год.
Девушка в ленинградском метро читала книгу.
Обложки была предусмотрительно завернута в газетную обертку… Бумага была не по-советски белой… Издательство «Ардис», поди, подумал Вадим Жук — и осторожно заглянул через девушкино плечо.
Он даже не удивился тому, что книга была — про лагерь. Первыми строками, которые бросились в глаза Вадиму Семеновичу, были строки о переводе какой-то девушки к «политическим»…
Отважная книгочейка читала это в заполненном советском метро, и сердце Вадима Жука захолонуло от чужой отваги.
Со всей осторожностью он снова заглянул в текст.
Это было «Воскресение» Льва Толстого.
Мероприятие называлось — «еврейская маевка».
Посреди позднего выморочного «совка» группа отважных во главе с легендарным Микой Членовым постигала основы сионизма. На еврейскую пасху они снимали какой-то санаторий на подмосковной станции Овражки — и злоупотребляли песахом.
Но русское гуманитарное образование давало себя знать…
Лена М. ехала в электричке вместе с товарищами по еврейству — и держала в руках томик «Евгения Онегина».
— Что читаешь? — спросил у нее старший товарищ.
— Пушкина, — призналась юная Лена.
— Разве Пушкин вывел тебя из Египта? — строго спросил сионист-наставник.
Сегодня N. живет в Квебеке.
А в начале восьмидесятых он жил в Москве, где и был посажен за преподавание иврита.
Незадолго до посадки, в 1978 году, он пришел на вступительные экзамены на физтех МГУ — в кипе… И его приятель прокомментировал это вполне философски: можно подумать, если бы он пришел без кипы, его бы приняли!
Разошедшись с учеником во взглядах на сталинизм, Ботвинник начал подвергать Каспарова критике и по другим направлениям. Дошло дело и до принципиальности в национальном вопросе.
— Я ведь тоже мог взять фамилию матери! — возмущался Михаил Моисеевич. — Но ведь не взял!
— А как фамилия вашей матери? — неосторожно поинтересовался кто-то.
Оказалось: Рабинович.
Шла решающая партия матча Ботвинник — Бронштейн за звание чемпиона мира.
Ботвинник записал отложенный ход — и целую ночь потом его друг и секундант, гроссмейстер Сало Флор, анализировал позицию, ища пути к выигрышу…
Наступил день доигрывания. Вскрыли конверт. Рукой Ботвинника там был записан ход, не имевший никакого отношения к тому, исходя из которого всю ночь ломал голову его друг и секундант.
Михаил Моисеевич признался ему в этом только перед самым выходом на доигрывание, и Флор заплакал.