Гость был не чересчур трезв и очень печален, и сразу направился к стойке бара, чтобы печаль усугубить. Девица же на хороших ногах прошла к столику и села, умело продемонстрировав достоинства. Достоинства ограничивались телом — лицо у девицы было совершенно пуговичное…
А в клубе, надо заметить, знали и жену N., и некоторое количество его постоянных девушек, и ко всем относились очень хорошо. Поэтому хозяйка клуба и позволила себе окликнуть гостя не без укоризны в голосе.
N. и сам чувствовал неловкость, и, прижав руки к груди, оправдался, как мог:
— Лариса! Не со вкусом плохо — времени нет!
Это случилось давным-давно.
Автоматической телефонной связи в СССР еще не было, но девушки в номера уже ходили. Одна из них зашла в тот, где, находясь на гастролях, жил известный драматург, которого мы тактично назовем Савелий Михайлович.
Драматургия в тот вечер сложилась без его творческих усилий, сама.
Постоялец уже был в душе, когда в номере раздался звонок. Отзывчивая гостья сняла трубку и сказала «алло» (при выборе девушки драматург ориентировался не на интеллект).
А звонила меж тем — жена. Немного удивленная женским «алло» в номере мужа, она попросила к телефону Савелия Михайловича. Варианты ответа: «вы не туда попали», «вас неправильно соединили», — не так ли?
Но Савелию Михайловичу досталась честная девушка.
Она сказала: он в душе.
Когда драматург бросился к трубке, трубка уже гудела короткими возмущенными гудками.
Высказавшись по адресу птичьих мозгов, Савелий Михайлович собрался с мыслями и снова снял трубку. Попросил соединить с Москвой, назвал номер. В крепких драматургических мозгах уже сложилась версия, достойная Штирлица (которого, впрочем, в те времена еще не было, как и автоматической связи): мол, трубку взяла горничная, пришедшая убираться после того, как он заказал ужин в номер…
А он, конечно, был не в душе, а просто чистил зубы!
Верь не верь, но попробуй опровергнуть…
— Говорите, — сказала телефонистка, и в трубке щелкнуло.
— Лена? — сказал Савелий Михайлович и набрал в грудь воздух, чтобы приступить к изложению «легенды».
Но не успел.
Услышав голос мужа, жена драматурга загрузила междугороднюю линию плотным монологом. Слово «козел» было одним из немногих, позволительных к цитированию. Герой сюжета терпеливо ждал секунды, чтобы вклиниться, но не дождался: высказавшись, разъяренная половина бросила трубку.
И тогда в ухе у драматурга раздался голос телефонистки:
— Три минуты разговаривали , — вкрадчиво сообщила она.