В стане кабинетных потери были значительно тяжелее: из восьми приехавших на сделку в живых остались лишь трое — оба кабинетных и водила «уазика», причем все имели ранения различной степени тяжести. Горские дровосеки не пожелали отправляться в свой последний поход в гордом одиночестве — срубили на прощание целую рощу равнинных деревьев.
Состояние уазного водилы и кабинетного брюнета оставляло желать лучшего: они оба получили множественные ранения конечностей и на момент нашего приближения даже не предпринимали попыток оказать себе первую помощь, хотя у каждого в руках я еще издалека рассмотрел перевязочные пакеты, которыми их снабдил запасливый русый. Сам же русый держался молодцом: приложив марлевый тампон к раненому правому предплечью, он хрипло орал на высокого плечистого мужика в бекеше — судя по всему, казачьего атамана. Напористо этак орал — в буквальном смысле буром пер.
— Ну че ты разоряешься, нах! — досадливо воскликнул атаман, хмуро глядя в нашу сторону. — Я ж тебе, нах, объяснил, за ча така херня получилась. Дозорный прискакал, нах — так и так, бля, грит…
— Да фуля мне твой дозорный! — бешено взвизгнул русый. — Ты смотри, что ты натворил! Мы с тобой как договаривались? Какого хера ты приперся? Нет, ты посмотри — посмотри на них! Ты мне их обратно вернешь?! А?! Что я их матерям скажу?! — Тут он начал тыкать пальцем раненой руки в сторону трупов своих бойцов, развернулся по оси и увидел меня. — An… — поперхнулся русый, резко замолк и отчего-то начал пятиться назад. Видимо, не ожидал увидеть меня живьем. Видимо, ожидал совсем наоборот. Видимо, приложил к данному процессу определенные усилия: судя по пороховой копоти на руках и лице, ролью стороннего наблюдателя в этом боестолкновении он не ограничился.
— А! Замолк, нах, — удовлетворенно констатировал атаман, потирая ладони широкие и ласково мне подмигивая. — Заглох, бля, пятиться начал, как та рака. Ну, поглядим, нах, что ты нам щас запоешь… А ну, хлопче, кажи батьке, нах, какого рожна ты тута забыл?
— Они меня продали, — сипло выдавил я — громче не получилось, слаб был.
— Не понял, нах! — нахмурился атаман, грузно подскакивая ко мне и подставляя ладонь к уху. — Ты ранен?
— Грит, наркотой кололи, — охотно пояснил небритый. — Грит, сам двигаться не могет — совсем.
— Живодеры, — констатировал атаман. — Ракалы. Ну, какими непонятными вещами вы тута занимались?
— Они меня продали чеченам, — сообщил я. — За миллион долларов. Чего тут непонятного?
— О! — атаман поднял палец вверх и, развернувшись вполоборота к русому, ткнул указующим перстом в грудь державшего меня Петрухи — дежурного киллера. — А ну, дозорный, нах, кажи батьке — что видал? Для ча станицу в ружье поднял, нах?