— Шлеп! Шлеп! Шлеп! — раскатисто защелкали сзади винтовочные выстрелы. Я инстинктивно зажмурился и отвернулся.
— Что, не нравится? — криво ухмыльнулся шедший рядом атаман. — Осуждаешь, поди? А ты не вороти рожу, хлопче. Не вороти… Тут наша земля. Искони мы здесь. И законы у нас свои — уж не взыщи. А знаешь, почему тут наша земля? Потому что живем мы по этим самым своим законам. А жили бы по вашим — человечьим, на этой земле давно бы уже чечен хозяйничал…
— Антон! Анто-он!
О! Как звучит — Антон! Почти Антуан. С этаким леможским прононсом, сильно в нос: «Антуан». А-ха! А голосок-то какой певучий да зазывный! Мадемуазель Жане.
Коко Шанель. Круассаны с апельсиновым соком и кофе, варенный в песочной жаровне. Эротика в розовом мраморе!
Можно подумать, что мы во Франции. И солнце как раз светит так ласково, так нежно, лживо обещая мировое благоденствие минимум на неделю вперед, будоража воображение самовольно вползающим в неоднократно травмированную черепную коробку фантомом бесконечных виноградников с налитыми янтарным золотом бусами грядущих бордо, божоле, шато де — сколько их там…
— Анто-он! Антоша! Черт… Да где ж запропастился этот тунеядец?
Ну вот — последнее совсем напрасно. С неба на землю. А я уж было возомнил себе невесть что. Чуть ли не Сент-Экзюпери. Славный летчик, легендарный романтик. Всю жизнь мечтал стать летчиком и бороздить какие-то там, к известной матери, просторы. Увы мне, увы — я отнюдь не летчик. Я скорее товарищ из летучего отряда. Это я — Антон, прошу любить и жаловать. Когда пришла пора представляться, я ничтоже сумняшеся назвался атаману своим подлинным именем. Подумал почему-то, что рабочая фамилия Шац может вызвать у моих спасителей отнюдь не самые радужные эмоции. Казаки все же. И вообще, что-то размечтался я сегодня не в тему: виноградники, французели, розовый мрамор… Видимо, до сих пор препараты мерзкие кабинетноориентированные действуют. Францией здесь даже отдаленно не пахнет: ежели только я не отстал сильно от жизни за последнюю неделю и станица Литовская Стародубовской губернии не попросила политубежища на исторической родине Бурбоновского тейпа. И прононс тут ни при чем. Татьяна позавчера весь день стирала, вешала белье во дворе, а было сильно студено — вот и подхватила насморк. Сплошная проза.
— Анто-он! Ты где? Ты не упал там где?
Джохар с пониманием смотрит на меня, разевая белозубую пасть, и лениво потягивается, прикрывая умные глаза. Ничего, мол, не поделаешь, приятель, такая вот у нас хозяйка настырная да голосистая.
Джохар — это не глюк, не игра больного воображения и вообще явление, имеющее самое отдаленное отношение к бывшему президенту суверенной Ичкерии. Как гласит легенда, год назад соседская сука в очередной раз неурочно ощенилась и приплод решили утопить — и так собак по станице бегает немерено, шагу ступить негде. Ликвидацию производили дети с обоих дворов и, дабы как-то оправдать сие жестокосердное деяние, обозвали четыре слепых комочка шерсти привычными слуху каждого казачонка именами: Джохар, Шамиль, Салман и Мовлади. Так вот: Шамиль, Салман и Мовлади вполне благопристойно захлебнулись буквально с первых попыток, а вредный Джохар, более крупный и жизнестойкий, нежели его собратья, долго не желал расставаться с жизнью. Голова щенячья упорно выныривала на поверхность каждый раз после очередного толчка палки, которой орудовали дети, крохотный розовый нос в черных крапинках умоляюще вздергивался вверх, к солнцу, натужно пускал пузыри, не желая навсегда пропадать в вонючей мутной луже. Проходящий мимо Илья (ныне покойный муж Татьяны) не смог вынести такого зрелища и отнял у детей щенка.