— Нет, мне в опочивальню, хватятся, поди, скоро, — помотал бородой царь. — Сроку даю три дня.
А до того момента об воскрешении и думать не смей! Найди вора, сыскной воевода-а…
Я хотел ему ответить, но не успел. Еремеев не удержался первым, фыркнув в кулак. Стрельцы подхватили в голос, потому что удержаться от хохота при виде сразу двух взрослых мужчин в женских ночных рубашках просто невозможно. Даже я ржал, не стесняясь и не стыдясь.
Горох, естественно, вспылил, грозился всех казнить, что вызвало, столь же естественно, удвоенный всплеск неуправляемого веселья. Царь плюнул, обещал нам всем показать, но покуда не решил что, а потому, подобрав подол ночнушки, рысью припустил к себе в терем.
Мы же, отхохотавшись, спокойным, размеренным шагом отправились в отделение. Меня опять завалили сеном, и я чуть было не уснул, пока мы добрались до дома. Парни веселились всю дорогу, и не буду врать, что я на них сердился. Вспоминая себя и Гороха в беленьких «пеньюарах», я всё ещё помирал со смеху. Хорошо всё, что хорошо кончается.
Увы, не в нашем случае. Ну, я имел в виду, что у нас ничего не начиналось…
— Митька вернулся? — был первый вопрос, который я задал открывающим ворота стрельцам.
— А то!
— Спит уже?
— Наверное, — ухмыльнулись еремеевцы. — Мы ему тулуп в поруб бросили. Так, поди, пригрелся и спит.
— А с чего вдруг сразу в поруб?
— Дык за драку в кабаке! Никакушного доставили, а с ним ещё троих. Вроде прибалт какой, бледный, степняк узкоглазый да сын гор с вот такенным шнобелем! Я заскрипел зубами.
— То есть у нас в порубе четверо задержанных?
— Так точно, — радостно осклабились стрельцы.
— А вы в курсе, что один из них — будущий зять царя Гороха?
Бородачи на миг потупились, сдвинули шапки на затылок, а потом дружно решили:
— Лишь бы не Митя, а там… Перед остальными отбрешемся, поди, не впервой!
— Ну, вполне себе милицейский подход, — подумав, согласился я. — Ладно, пусть сидят, жалобы на произвол властей напишут утром, как раз и побеседуем.
— Слушаемся, батюшка сыскной воевода!
Вот и ладушки.
Еремеев лично сопроводил меня в дом, помог снять позорную ночнушку и передал с рук на руки бабке. Яга, отдать ей должное, ни о чём меня не спрашивала, а просто отправила наверх и уложила спать. Подоткнула одеяло, как ребёнку, взбила подушку и даже спела колыбельную:
Баю-баю, баю-бай!
Ну-ка, глазки закрывай.
А не то придёт волчок
И ухватит за бочок.
Дам я волку вдоль хребта,
Хоть силёнка и не та.
Да коленом по зубам,
Но тебя ему не дам.
Такой мальчик дорогой
Очень нужен мне самой.
Баю-баюшки-баю,
Дай-кось я себе налью.