— Зачем?
Она остановилась и положила руки мне на плечи.
— Неужели вы так мало знаете о нашем мире? Он беден, а герцог богат. Вы станете графом д’Ому, а со временем и маркизом. Маркиз живет в Париже. На юге у него есть замок, наверняка ужасно запущенный. Он станет вашим.
— И тогда я буду годиться Виржини в мужья?
— Вы уже годитесь, — серьезно ответила Луиза. — По мнению герцога. Титул маркиза сделает вас подходящей партией для его дочери в глазах остальных.
— Герцогини например?
Луиза кивнула.
— И в ее тоже. А теперь ступайте и скажите своей девчонке, чтобы перестала на меня дуться. — Я обернулся и увидел, что Виржини наблюдает за нами с террасы. Луиза, не дожидаясь моего ответа, пошла дальше.
— Вы держались за руки! — в ярости выпалила Виржини. — Она взяла тебя за плечи! Да еще вертелась перед тобой, демонстрируя свои прелести! О чем вы так долго разговаривали?
— Она спросила, краше ли она тебя.
Виржини обеспокоенно замолчала. Я добавил, что ответил отрицательно, и она тут же подобрела. А когда я сказал, что герцог позволит нам сыграть свадьбу в течение года, она заключила меня в крепкие горячие объятья.
Словно бы удивленный, что повара в этакой глуши умеют готовить столь сложные блюда, Шарлот осторожно попробовал пирог с голубиным мясом: отделил от теста тончайший прозрачный кусочек и выбрал самый большой кусок мяса.
— У тебя есть призовой бык. Яблони в саду подрезаны превосходно. Слуги ходят в обуви. В крепостном рве водятся карпы…
Я сначала подумал, что он так удивляется цивилизованности южного края, но потом до меня дошло, что Шарлот попросту надо мной подтрунивает — впрочем, чтобы скрыть свое искреннее удивление. Пока мы учились в академии, он считал южан такими же немытыми и неотесанными, как мавры.
Солнце нестерпимо жгло, а небо было синее, как королевский флаг.
— Хороший день для Франции, — сказал Шарлот. — У замка д’Ому появился молодой хозяин, который вернет ему былое величие. А у нового хозяина скоро будет молодая жена, которая сделает великим его.
Как и все, что говорил Шарлот, это суждение можно было назвать в равной мере блестящим и нелепым. Я так и не понял, говорит он серьезно или просто жонглирует словами.
— Ненавижу прощания, — добавил он.
— Шарлот, я женюсь на твоей сестре.
— Вот именно! — Он крепко схватил меня за плечи. — Прощай, детство! Прощай, прежняя жизнь! Прощай, свобода!
Весной 1738-го Виржини было восемнадцать лет, а мне — почти двадцать один. Шарлот, мой лучший друг, был шафер на нашей свадьбе. За нашими спинами возвышалась одинокая башня деревенской церкви, а рядом стояла древняя сосна, ветви которой словно скрутило артритом. Под ногами была ярко-красная земля, из которой впору делать краску. На секунду мне словно бы удалось увидеть имение глазами Шарлота: ветхое, полуразвалившееся, не знающее роскоши Бургундии и версальского великолепия. Здесь не слышно барабанного боя королевских амбиций, лишь медленно стучат копыта мулов по проселочным дорогам, да тощие черные коровы мычат на каменистых полях. Шарлот надо мной смеялся.