А у нас во дворе (Миллер) - страница 175

несется над темной водой. После получасовой прогулки по вечерним каналам — снова суша, узкие улочки, яркие витрины, где помимо всякой сверкающей всячины продаются резиновые сапоги любого размера и фасона. Еще бы! Венеция — это частые туманы, сырость, дожди, наводнение. Сегодня солнце, но за два дня до нашего приезда по площади Святого Марка можно было передвигаться только в высоких сапогах. «Из Венеции жители бегут, — сказала мне экскурсовод Паола, — сыро, нижние этажи то и дело заливает. Всюду плесень, со стен сходит штукатурка, а на ремонт не хватает денег». Когда я повторила эти слова экспансивной Лизе, нашему гиду во Флоренции, та возмутилась: «Кто вам сказал! Ах, Паола? Пусть не говорит чепухи. Никто из Венеции не бежит. Там все богатые. У них столько туристов и такой доход, что им никакая сырость не страшна». Говоря это, Лиза подвела нас к баптистерию Св. Иоанна Крестителя, вернее, к знаменитым Вратам Рая. Где же им еще быть, как не во Флоренции, городе, само имя которого значит «цветущая» — Fiorenza. Здесь и кафедральный собор называется Санта-Мария-дель-Фьоре («Святая Мария с цветком»). Флоренция окружена холмами, на которых растут виноградники и пинии. Те самые, которые изображены на Вратах Рая и которые я столько раз видела на полотнах великих мастеров, полагая, что это не имеющие названия условные деревья. Оказывается, они существуют, их полным-полно на тосканских холмах, куда меня собирается повести моя добрая знакомая ленинградка Галя, живущая во Флоренции. Она приехала сюда ухаживать за восьмидесятивосьмилетней полуслепой старушкой Ниной Харкевич. Написала «старушка» и запнулась. Не идет ей это слово. Слишком ясная у нее голова, слишком живой интерес к собеседнику. Она попросила меня почитать стихи, а в ответ подарила свой сборник, в котором кроме стихов репродукции ее картин. Нина родилась во Флоренции в русской семье. Ее отец — воспитанник Петербургской духовной академии, мать — дочь священника, по инициативе которого в конце прошлого столетия была построена во Флоренции церковь Рождества Христова. Нина долгие годы проработала врачом, но с детства увлекалась живописью и поэзией. Можно ли, родившись в Италии и проведя всю жизнь вне России, не только говорить на чистом русском языке, но и писать стихи по-русски? Оказывается, можно.

В книге почти совсем отсутствуют реалии итальянской, российской или какой-нибудь другой жизни. В ней только природа, память, тишина, печаль.