Брюки ее спортивного костюма были спущены до разведенных в стороны колен, а их эластичная резинка растянута до предела. Струившаяся из промежности кровь образовала на полу красную лужу. Маргарет Адкинс умерла в спортивных туфлях и носках.
Я без слов положила фотографии в конверт и отдала их Шарбонно.
— Ужасающе, правда?
Он убрал какую-то крупинку со своей нижней губы, осмот рел ее и смахнул с пальца.
— Да.
— Этот урод воображает себя черт знает кем! Хирургом или ковбоем! — Он покачал головой.
Я только собралась ответить, но заметила, что Даниель вернулся с рентгеновскими снимками и начал прикреплять их к кинескопу. Чуть сгибаясь в его руках, они издавали приглушенный звук, похожий на отдаленные раскаты грома.
Мы по очереди рассмотрели рентгенограммы, постепенно переводя взгляды от изображения головы жертвы к изображению ступней. На снимках черепа спереди и сбоку были видны множественные повреждения. Плечи, руки и грудная клетка не отличались ничем особенным. Что потрясло нас всех, так это снимок брюшного отдела и таза.
— Проклятье! — воскликнул Шарбонно.
— О боже!
— Merde!
В глубине брюшной полости Маргарет Адкинс белела маленькая женская фигурка. Мы в полном оцепенении уста вились на нее. То, что мы сразу не заметили этот предмет, объяснялось единственным: он был введен через влагалище и продвинут слишком глубоко внутрь.
Мне показалось, меня насквозь протыкают раскаленной кочергой. Сердце заколотилось как бешеное. Я невольно прижала руки к животу и пристальнее вгляделась в фигурку.
Это была статуэтка.
Обрамленный широкими тазовыми костями, ее силуэт резко отличался от изображений органов. По всей вероятности, эта фигурка — с чуть выдвинутой вперед ножкой и склоненной набок головой — была изображением какой-то богини.
Некоторое время все молчали. В комнате царила полная тишина.
— Я увидел это, как только сделал рентгенограмму, — сказал наконец Даниель, порывистым движением возвращая на место съехавшие на кончик носа очки; его черты, подобно мордашке сдавленной резиновой игрушки, искривило судорогой. — Она… гм… наша Дева Мария.
Мы тщательнее рассмотрели снимок. Присутствие на нем маленькой фигурки усугубляло ужас ситуации, усиливало ее трагичность.
— Этот сукин сын точно больной! — выговорил Шарбонно, позволив эмоциям перехлестнуть холодность детектива из отдела убийств.
Меня его горячность поразила. Вряд ли она была вызвана в нем единственно невиданной формой зверства, с которой мы столкнулись. Наверное, столь сильное впечатление произвела на него статуэтка. Как и для большинства квебекцев, чья жизнь с самого детства пропитана традиционным католицизмом, для Шарбонно незыблемые церковные догмы, несомненно, представляли собой святыню.