— Ее зовут Луиза.
— Красивое имя. И прическа у тебя тоже красивая.
— Сегодня утром пришлось кушать блины, — призналась Рэчел.
Стоит поаплодировать Мириам: крайне важно, чтобы Рэчел плотно позавтракала.
— Десять часов. Нам лучше поспешить.
В глазах Мириам стоят слезы, когда она наклоняется к дочери.
— Сейчас мамочка должна подождать здесь, — говорит она, изо всех сил пытаясь не расплакаться, но ее голос, такой бархатистый, пронизан болью.
Когда Натаниэлю было два года, он сломал руку. Я находилась в травмопункте, пока ему вправляли кости и накладывали гипс. Он так храбро держался — ни разу не заплакал! — но здоровой рукой настолько сильно вцепился в мою руку, что его ногти оставили крошечные следы-полумесяцы на моей ладони. И все время я думала о том, что лучше бы я сломала руку, разбила сердце — что угодно, лишь бы моему сыночку не приходилось испытывать такие страдания.
С Рэчел проще, чем со многими. Она нервничает, но держит себя в руках. Мириам правильно поступает. Я постараюсь свести к минимуму страдания для них обеих.
— Мамочка! — кричит Рэчел, и действительность накрывает, как тропический ливень. Бегемотиха падает на пол, и — другими словами не описать — девочка пытается влезть маме под кожу.
Я выхожу из кабинета и закрываю дверь, потому что меня ждет работа.
— Мистер Каррингтон, — спрашивает судья, — зачем мы вызываем в качестве свидетеля пятилетнего ребенка? Разве нет других способов решить это дело?
Фишер закидывает ногу за ногу и немного хмурится. Он отточил этот жест до филигранности.
— Ваша честь, меньше всего я хочу продолжать это дело.
«Кто бы спорил!» — думаю я.
— Но мой подзащитный не признаёт обвинение. С самого первого дня, как ступил в мой кабинет, он отрицает, что эти события имели место. Более того, обвинение не располагает ни уликами, ни свидетелями… Все, чем может оперировать миссис Фрост, — показания девочки и ее матери, которая любой ценой готова стереть бывшего мужа в порошок.
— Ваша честь, на этом этапе обвинение не добивается того, чтобы посадить его за решетку, — вступаю я. — Мы просто хотим, чтобы он отказался от опеки над девочкой и прекратил посещения дочери.
— Мой подзащитный — биологический отец Рэчел. Он понимает, что девочку могут настраивать против него, но он не собирается отказываться от своих родительских прав на дочь, которую любит и лелеет.
«Да. Да. Да». Я даже не слушаю. Да и не к чему: Фишер уже рисовался передо мной по телефону, когда звонил, чтобы отказаться от моего последнего предложения признать вину.
— Хорошо, — вздыхает судья Маккой. — Ведите девочку сюда.