— И где он остановится, не знает никто, — шутит доктор Робишо.
Книга раскрывается на странице с семьей.
— Ой, отличная тема! — радуюсь я, изображая жест, указанный сверху страницы: руки, сложенные, как показано на картинке, описывают круги в противоположные стороны.
Натаниэль тыкает в изображение ребенка.
— Вот так, Натаниэль, — говорит доктор Робишо. — Мальчик. — Она касается импровизированного козырька бейсбольной кепки. Как и многие другие выученные мною знаки, этот идеально совпадает с реальностью. — Мама, — продолжает психиатр, помогая Натаниэлю прикоснуться большим пальцем к подбородку, но так, чтобы все пальцы оставались растопыренными. — Отец. — Тот же жест, но большой палец касается лба. — Попробуй, — велит доктор Робишо.
Попробуй.
Все эти тонкие черные линии на странице сплелись воедино, жирная змея ползет к нему и сжимает шею. Натаниэль не может дышать. Он ничего не видит. Слышит только голос доктора Робишо, который окутывает его:
«Отец, отец, отец».
Натаниэль поднимает руку, касается большим пальцем лба. Он шевелит пальчиками. Создается впечатление, что он кого-то дразнит.
Только никому не смешно.
— Посмотрите на это, — говорит психиатр, — у него уже получается лучше, чем у нас.
Она переходит к следующему жесту: «ребенок».
— Отлично, Натаниэль, — через секунду хвалит доктор Робишо. — Попробуй это слово.
Но Натаниэль не слушает. Он крепко вжимает руку в висок, его большой палец едва не протыкает голову.
— Милый, тебе будет больно, — говорю я, тянусь к его руке, но он отскакивает от меня. Продолжает безостановочно показывать одно и то же слово.
Доктор Робишо мягко закрывает книгу:
— Натаниэль, ты хочешь что-то сказать?
Он кивает, продолжая махать растопыренной рукой у виска. Весь воздух покидает мое тело.
— Он хочет Калеба…
Вмешивается доктор Робишо:
— Не говорите за него, Нина.
— Вы же не думаете, что он…
— Натаниэль, твой папа водил тебя куда-нибудь, где вы были только вдвоем? — интересуется психиатр.
Вопрос, похоже, озадачивает Натаниэля. Он медленно кивает.
— Он когда-нибудь помогал тебе одеваться? — Очередной кивок. — Он когда-нибудь обнимал тебя, когда ты лежал в кровати?
Я замираю на месте. Мои губы плохо слушаются, когда я подаю голос:
— Это не то, что вы думаете. Он просто хочет узнать, почему здесь нет Калеба. Он скучает по отцу. Ему не нужен был бы этот жест, если бы… если бы… — Я не могу это даже произнести. — Он мог бы показать пальцем, уже тысячу раз, — шепчу я.
— Он мог испугаться последствий такого прямого обвинения, — объясняет доктор Робишо. — Такая непрямая ссылка является для него дополнительным слоем психологической защиты. Натаниэль, — мягко продолжает она, — ты знаешь, кто тебя обидел?