Господи, в камеру!
Полицейский, не узнавая Калеба, хватает его за руку:
— Куда это вы направляетесь?
Калеб молча проходит мимо детектива и в дверном окошке видит лицо Патрика. Он стучит, но Патрик, похоже, не может решить, стоит ли открывать.
В этот момент Калеб понимает, что все эти люди, все эти полицейские думают, что он Нинин сообщник.
Во рту у него пересыхает, поэтому, когда Патрик наконец приоткрывает дверь, Калеб даже не может попросить у него разрешения повидаться с женой.
— Забирай Натаниэля и поезжайте домой, — негромко советует Патрик. — Калеб, я позвоню.
Да, Натаниэль. Натаниэль! От одной мысли о том, что сын находится здесь, этажом ниже, когда такое творится, у него холодеет внутри. Калеб с несвойственной его комплекции скоростью мчится в дальний конец зала, к двери в конце прохода. Там стоит пристав и наблюдает за его приближением.
— У меня внизу сын. Пожалуйста! Вы должны меня к нему пустить.
То ли на лице Калеба написана нестерпимая мука, а может, в его словах слышится страдание — как бы там ни было, но пристав колеблется.
— Клянусь, я сразу же вернусь. Мне просто необходимо убедиться, что с ним все в порядке.
Кивок. Калеб даже не рассчитывал его увидеть. Пристав отворачивается, и он незаметно просачивается в дверь за его спиной. Перепрыгивая через ступеньку, он бежит по коридору в игровую комнату.
Секунду он стоит за стеклянной дверью, наблюдая за игрой сына и пытаясь прийти в себя. Потом Натаниэль замечает отца, просияв, подскакивает к открытой двери и бросается в его объятия.
В поле зрения Калеба попадает напряженное лицо Моники.
— Что там случилось? — одними губами спрашивает она.
Но он только зарывается лицом в шею сына — такой же молчаливый, каким был Натаниэль, когда случилось то, чего он не мог объяснить.
Как-то Нина рассказывала Патрику, что раньше часто стояла у кроватки Натаниэля и смотрела, как он спит. «Это удивительно, — говорила она. — Невинность в одеяле». Сейчас он это понимает. Глядя на спящую Нину, не поймешь, что же случилось два часа назад. Глядя на этот гладкий лоб, не скажешь, какие мысли скрываются в глубине.
Патрик совершенно обессилел. Казалось, что он не может дышать, внутри у него все сжимается. И каждый раз, глядя на лицо Нины, он не может решить, что лучше: узнать, что этим утром она просто сошла с ума… или была в своем уме.
Как только открывается дверь, я просыпаюсь. Вскакиваю на койке, рукой нащупываю пиджак, из которого Патрик соорудил мне импровизированную подушку. Пиджак шерстяной, колючий; на щеке от него остались полосы.
К нам заглядывает незнакомый полицейский.