Дорогая, все в порядке, – задыхаясь, бормочу я. – Сейчас все будет хорошо…
Мимо, едва не зацепив, на полной скорости проносится катер и накрывает нас пенистой волной. С него, обвязавшись веревкой, прыгает спасатель…
Это был вовсе не сон. Гранит леденил мне щеку. Здесь я был уже не призраком и не безучастным зрителем, а единственным актером в этой драме.
На этом склоне множество цветов, посаженных ее рукой. Я лежу на ее могиле, и слезы льются из моих глаз на надгробье. А на нем начертано только одно слово: Лесли.
Дует осенний ветер, я его не чувствую. Я снова дома, в своем родном времени, но мне на это наплевать. Вот уже три месяца, как я остался совершенно один в этом мире, не в силах выйти из оцепенения. Казалось, на меня обрушился огромный театральный занавес, придавил своей тяжестью, и я задыхаюсь от горечи невосполнимой утраты. Мне раньше и в голову не приходило, сколько надо мужества, чтобы, схоронив свою жену, остаться жить на этом свете. Моего мужества на это не хватило. И существую я только потому, что обещал это Лесли.
Сколько раз мы строили планы: мы умрем вместе, что бы ни случилось, мы умрем вместе. “Но если все же”, – сказала она, – “я умру первой, ты должен жить! Обещай мне!”
– Хорошо, если ты тоже пообещаешь…
– Нет! Если умрешь ты, мне незачем жить. Я хочу быть с тобой.
– Лесли, это нечестно! Я дам тебе такое обещание, может быть, это случится, чтобы мы смогли силой своей любви победить смерть и доказать, что на этом жизнь наша не кончается. Но ты должна мне обещать то же самое.
– Нет Ричард, если ты умрешь…
Мы долго спорили, не желая даже мысленно смириться с возможностью разлуки, но в конце концов, обессилев, дали друг другу клятву, что самоубийства не будет.
Теперь я об этом сильно пожалел. В душе я чувствовал, что умру первым. И знал, что, подобно вольному оленю, ради нее смогу перемахнуть через ограду, отделяющую тот ми от этого. Но из этого мира в тот…
Я лежал на траве у застывшего надгробья. Какой я дурак, что дал ей эту клятву!
Будь по– твоему, Лесли. Но теперь я оставил всякую осторожность, мне больше нечего было терять. По ночам я гонял на ее стареньком “торрансе” по узким улочкам городка, словно боролся за кубок мира в авторалли.
Я швырялся деньгами. За сто тысяч купил себе спортивный самолет “Хонда Старфлэш” – в его почти невесомом фюзеляже пряталось семьсот лошадиных сил. Сто тысяч – чтобы по субботам участвовать в воздушных аттракционах на радость местным любителям авиаспорта.
Да, я сказал, что до самоубийства дело не дойдет, но я не обещал своей жене, что буду вести себя в воздухе паинькой.