Из вещмешка появился бумажный кулек. Две сливы черноволосый протянул Патрику (тот помедлил секунду и взял), две кинул в ладони Максу, две оставил себе, а остальное аккуратно убрал в мешок. Заметно было, что он не привык транжирить свое достояние, в чем бы оно ни заключалось. Макс не удивился: в его мире, который Патрик называл Гомеостатом, прижимистость селян вошла в поговорку. Наверное, селяне везде одинаковы. А этот охотник наверняка был деревенским жителем.
Но сливы были хороши – большие, сизого цвета, твердые и сочные, с приятной кислинкой. Макс с удовольствием расправился с угощением. Степенно съел свои сливы и черноволосый.
А Патрику вторая слива не понадобилась. Он захрипел, схватил себя за лацканы куртки и кулем повалился с камня.
Даже не дернулся.
Собака втянула язык в пасть и неуверенно гавкнула.
– Спокойно, Лакки, спокойно, – проговорил черноволосый, поглаживая пса.
* * *
Только горожанин, проживший всю жизнь в умеренных широтах, может воображать, что все на свете пустыни похожи друг на друга. При слове «пустыня» ему мерещатся раскаленные барханы, караванные тропы бедуинов, миражи и редкие-редкие оазисы с десятком чахлых пальм, из чистого упрямства выросших вблизи источника мутной солоноватой воды. Возможно, еще вспомнится шустрая лисичка-фенек, бегающая ночью по барханам в поисках аппетитного скорпиона.
Теоретически горожанин знает, что бывают каменистые, глинистые и даже соляные пустыни, что пустынями нередко именуются обледенелые полярные ландшафты, – но это его не интересует. Если горожанин образован и склонен к буквоедству, он согласится признать пустыней центральные районы Антарктиды с их ничтожным годовым количеством осадков – и тут же выкинет этот вздор из головы. Пустыня там, где жарко и где песок до горизонта.
Сергею было даже очень жарко, но вот песка под ногами не нашлось бы и для того, чтобы наполнить кошачий лоток. Это была каменистая пустыня, камень на камне, и кроссовки оказались для нее не самой лучшей обувью.
Хуже были бы только валенки или ласты.
Легкие десантные ботинки – вот в чем ощущалась потребность. Но такая обувь не вписывалась в образ лоха-одиночки, то ли просто любопытствующего, то ли начинающего контрабандиста, даже не знающего, что он контрабандист.
Зато в образ прекрасно вписывались три бутылки газированной воды в рюкзаке. Три пластиковых бутылки! Лоху не полагается знать, что жить пластику в Центруме недолго – несколько часов, максимум сутки.
Затем – не врет школьная химия! – пластик неминуемо распадется на углекислый газ и водяной пар, потому что ни на что другое распадаться он не умеет. Распад подобен горению, только идет не так быстро и без пламени. Но еще до конца этого процесса нагретая бутылка от души стрельнет бешеной струей пены, прорвавшей стенку в наиболее истончившемся месте, и оросит рюкзак растяпы. Поделом дураку. Впоследствии над ним как следует посмеются – если выберется из пустыни живым.