Наконец, начинается турнир. Я выигрываю первые четыре матча, не потеряв ни одного сета. Журналисты и комментаторы видят, что моя манера игры изменилась. Я стал сильнее, больше концентрируюсь на игре. Но отчетливее всего это видят другие игроки. Я всегда замечал, с каким молчаливым пиететом относятся теннисисты к сильнейшему среди них, как они бессловесно выделяют в своей среде того, кто, вероятнее всего, станет победителем. Именно так, впервые в карьере, здесь относятся ко мне. Я чувствую, как смотрят на меня в раздевалке. Изучают каждый мой шаг, малейшее движение, даже то, как укладываю вещи в спортивную сумку. Спортсмены поспешно отходят с моего пути, с готовностью уступают стол в раздевалке. Я чувствую, что уважение ко мне выросло на порядок; и хотя стараюсь не принимать это всерьез, невольно испытываю жгучую радость. Приятно, что так относятся ко мне, а не к кому-либо другому.
Брук, однако, не замечает никаких перемен, относится ко мне по- прежнему. Ночью я сижу в номере, глядя в окно на город и чувствуя себя одиноким орлом на скале. А Брук продолжает болтать о «Бриолине», о Париже, о том, что такой-то сказал про то-то и то-то. Она не представляет всего объема работы, проделанного мной в зале у Джила, не понимает, скольких испытаний и жертв, какого уровня концентрации потребовала моя нынешняя уверенность в себе - и в достижимости поставленной грандиозной цели. Она даже не пытается понять. Ей гораздо интереснее, куда мы пойдем ужинать в следующий раз, в какой винный погреб заглянем. Она считает само собой разумеющейся мою будущую победу; хочет, чтобы я разделался со своими делами поскорее и мы наконец-то смогли как следует развлечься. С ее стороны это даже не эгоизм - лишь ошибочное убеждение, что победа естественна, а поражение - ненормально.
В четвертьфинале я встречаюсь с россиянином Кафельниковым, сравнившим меня когда-то с Иисусом. Я ухмыляюсь, глядя на него через сетку: парень, Иисус собирается выпороть тебя автомобильной антенной! Я знаю, что могу победить Кафельникова. Он тоже знает. Все это написано у нас на лицах. Но в начале первого сета, рванувшись за мячом, чувствую, как что-то рвется внутри. Сгибающая мышца бедра. Я стараюсь не обращать на нее внимания, делаю вид, что ничего не случилось, что у меня вообще нет бедра, - и все же оно есть и посылает волны боли вдоль всей ноги.
Я не могу наклоняться. Зову тренера, который дает мне две таблетки аспирина и сообщает, что ничего поделать нельзя. Когда он говорит это, глаза у него становятся размером с фишки для покера.