Джейд за свою короткую жизнь уже повидала несколько штормов, хотя, возможно, отчетливо их не запомнила. Но на этот раз испугалась не на шутку. Ее отец не отходил от Джосайи Даулинга, стараясь всегда быть наготове, чтобы дать капитану совет по его просьбе или самому подсказать то, что считал необходимым. Через шторм до него доносились рыдания дочери, и он вглядывался сквозь решето из небесных струй и морских брызг в одно место у палубного люка.
Там, поднявшись из своих кают, стояли его дочь и Элизабет. Джейд изо всех сил вцепилась в ее руку. Утешить ее, казалось, было выше человеческих сил. Джонатан не мог представить, чем в такие минуты он успокоил бы свою девочку.
Однако он быстро понял, что в воспитании детей он не достиг такого же совершенства, как в навигации. Элизабет подхватила малютку на руки и что-то мягко и ласково нашептывала ей на ухо. Понемногу Джейд приходила в себя, и в какой-то момент, к вящему удивлению отца, даже залюбовалась красотами стихии. Он еще долго будет помнить, как Элизабет держала в объятиях его дочь и как обе они рассыпались веселым смехом при виде ужасов бури.
Убедившись, что страхи Джейд улеглись окончательно, Элизабет благоразумно повела ее вниз в каюты. Люк над их головами закрылся, и Джонатану пришлось отложить размышления об увиденной сцене, чтобы помочь «Лайцзе-лу» преодолеть злосчастный пролив. Из-за плотного тумана иногда казалось, что клипер совсем потерял скорость.
Лишь значительно позже, когда они наконец вышли в Тихий океан и буря стала стихать, в его памяти живо восстановились картины, которые он наблюдал во время шторма. Теперь он мог не сомневаться в том, что Джейд уже никогда не испугается суровых испытаний, которые всегда подстерегают моряка.
Вечером, когда они остались в кают-компании с Элизабет вдвоем, он попытался объяснить, что безмерно благодарен ей. Но в ее глазах мелькнул озорной огонек.
— Не нужно благодарностей. На самом деле это я в огромном долгу перед Джейд.
— Ты — в долгу перед ней?! — воскликнул он.
— Ну конечно, — ответила она со смехом. — Я сама испугалась до полусмерти. Мне оставалось только твердить ей на ушко, что в жизни никогда и ничего не надо бояться. Мне очень хотелось, чтобы она в это поверила, но в равной степени мне хотелось поверить в это самой.
Наконец наступил момент, когда Джонатан больше не мог скрывать от себя правду о своих чувствах. Это случилось, когда они встали на свою последнюю перед Гонконгом стоянку на Сандвичевых островах. Сначала он сказал себе, что должен взять себя в руки и побороть желание поцеловать ее. Но вскоре он понял, что хочет ее, и хочет не так, как хотел Молинду, а впоследствии — Эрику фон Клауснер. В первый раз после смерти Лайцзе-лу его желание обладать женщиной не сводилось к желанию переспать с ней. Здесь было что-то иное. Он чувствовал потребность защитить и уберечь Элизабет, щемящие чувства то и дело захлестывали его. Он, однако, строго-настрого приказал себе остановиться. Трудно сказать, как бы дальше развивались события во время этого плавания, если бы не его превосходное умение обуздывать свои порывы.