— Кто?
— Откуда мне знать?
— А Вал. Евг. так не считает?
— Нет. Он говорит, что это была случайность. Но нервничает больше обычного. Похоже, он за тебя страшно переживает.
— А ты?
— О чем ты говоришь! Ты же знаешь, что ты — вся моя жизнь!
— Неужели? — это короткое слово — вместо оглушительного крика о том, что… Что кричат в таких случаях? Уезжаю, ухожу, не будет больше ни любви, ни проклятий, ничего не будет, что я не позволю — так…. Но мне не удается произнести ни слова и с глухим стоном я откидываюсь на подушку.
— Я люблю тебя, Ри. Я все тебе объясню. Прости меня. Это нелепая случайность. Ри, Ри-и-и…
Потолок, стены. Тяжесть в голове. Непосильная мне тяжесть. Я не хочу — жить.
— Я люблю тебя, только тебя одну! Все остальные ничего в моей жизни не значат!
Прижаться бы лицом к теплому родному плечу и ощутить трогательную защиту рук. Но я не прижмусь. Я уже привыкла — возрождаться из пепла. Димка плакал, уткнувшись в мое одеяло. Мой крест — обрекающий вести эту войну. Войну с тупой головной болью и с тем, что…. Любовь — воспаленная рана с обугленными краями. Признак того, что я проиграла эту войну.
LIVEJOURNAL,
ДНЕВНИК РИ.
ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 13 ноября 2010.
Я не ушла от Димы и не уехала в Москву. Я не бросила его (как, наверное, должна была поступить), но я не стану лгать, что мне «тяжело» досталось такое решение. Дима стал продолжать свои клубные концерты, а я оставалась с ним.
Ничего хорошего в такой жизни нет. Клубные концерты «звезды» — всегда местная «отмывка» больших бандитских денег. При этом я зале может сидеть пять человек. Итак, последний клубный концерт из трех.
Мы в отеле при клубе, окна роскошного президентского люкса выходят на реку. У Димы плохое настроение, так же, как и у Вал. Евга. Не из-за денег. Из-за меня. Он мне не верит. Он не верит в то, что я его простила и считает, что если так легко простила, значит, не сильно и люблю. Впрочем, это нормально. Он никогда меня не понимал. И никогда не стремился понять. Мне скучно. Господи, как же здесь скучно! Серо. Все время идет дождь. Кричащая роскошь президентского люкса действует мне на нервы. Моя душа болит по одной причине (и Диме она непонятна): я не знаю, как мы будем жить дальше. Липкая приторная скука (или тоска?) неуловимыми миазмами загрязняет воздух, застывает на одежде и в волосах. Дождь тонет в тяжелых свинцовых водах холодной реки. Во все окна видна пустынная полоска берега. В день последнего концерта я встаю необычайно рано и начинаю одеваться. Сонная голова Димы поднимается с подушки:
— Куда ты собралась в такую рань?