— Это не краска, Дима. Пятно не имеет запаха краски.
— А ты уже успела понюхать? Во все суешь свой нос? И вообще — откуда ты можешь разбираться в красках? А может, это был лак без запаха? Или просто запах успел выветриться…
— Почему же ты так нервничаешь, если это простая краска? Почему психуешь?
— Потому, что я устал от всякой ерунды, с которой ты постоянно ко мне лезешь! Мало этого гада Вал. Евга, который позволяет себе являться в мой дом и скандалить! Так еще и ты достаешь! Неужели ты не видишь, в каком я состоянии?
— В каком же ты состоянии, Дима?
— Я устал. От всего. И от тебя тоже.
— А от самого себя ты устал?
— Что ты хочешь услышать?
— Отдай эту рубашку мне! Отдай ее прямо мне в руки!
Задрожав, Димка резко повернулся на каблуках. Потом, грязно выругавшись, захлопнул за собой дверь спальни. Рубашку он не отдал.
LIVEJOURNAL,
ДНЕВНИК РИ.
ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 1 октября 2010.
Тяжело двигаясь, я вылезла из машины, бросив ее прямо так, где она стояла. Конечно, нужно было отвезти ее на стоянку (где мы хранили машину, если были в Москве. Когда мы уезжали на гастроли, то отводили машину в специальный подземный паркинг с охраной), но у меня не было сил. Я шла, как во сне. Я чувствовала себя так, как будто из меня разом вынули все кости. Наверное, так чувствуют себя после сильного психического напряжения. Я попыталась представить Димку в тюрьме, но воображение мне отказывало.
Мы столкнулись на лестничной площадке — лицом к лицу. Я вышла из лифта, а Димка колдовал над замком квартиры. Он был весел, беспечен, насвистывал какую-то мелодию и так искренне мне обрадовался, что от тоски у меня сжало горло.
— Привет, малыш! — его ласковая улыбка сияла на все лицо, — раздумала ехать? Ну и здорово! Поедешь со мной!
— Куда ты собрался?
— Вал. Евг устраивает встречу с продюсером одного популярного ток — шоу. Завтра я буду в нем участвовать.
— Вал. Евг. сумеет договориться сам. Ты никуда не поедешь.
— Как это? Что ты такое говоришь?
— Нам нужно поговорить.
— Потом поговорим!
— Дима, ситуация слишком серьезная. Мы должны поговорить прямо сейчас. Это важнее всего — для тебя.
— Что случилось? Ты прямо меня пугаешь!
— Сегодня я спасла тебя от тюрьмы. Но я не знаю, сколько еще смогу тебя спасать. Ты побледнел. Давай войдем в квартиру.
Конец моего рассказа Димка слушал уже на диване, сжавшись так, как будто я била его своими словами, и била очень жестоко. Скорчившись, как зародыш в материнской утробе, он сидел, обхватив колени и все пытался спрятать лицо, и от этого выглядел наивно и жалко.
Когда я закончила свой страшный рассказ (я не утаила ни встречу с Алексом Назаровым, ни то, что сама побывала в квартире Рогожиной), Димочка все еще молчал, а руки дрожали так, как будто ему хочется плакать. И от этого я почему-то чувствовала себя дрянью (хотя совершенно не с чего, наоборот…). Затянувшееся молчание стало меня пугать. От этого эмоционального потрясения Димка вполне мог впасть в ступор, в котором все будет для него безразлично…. Так уже бывало не раз. Он не умеет справиться с потрясением. Я сильно тряхнула его, оторвала сжатые руки: