Возможно, именно в этом следует искать причины безудержного пьянства нескольких послевоенных писательских поколений, чье благословенное похмелье до сих пор ощущается в нашей литературе, которую я, кстати, застал под приличным градусом, войдя в свое время в её призрачный мир. Надо, однако, сказать, что Белград не стоит своих пьяниц! Во всём просвещённом мире пристрастие к рюмке является сугубо личным делом, неприкосновенным, как частная собственность. Нам же, живущим друг у друга на виду (за неимением больших городов, где вы можете спокойно напиваться, затерявшись в каком-нибудь чужом районе), никогда не удастся надраться так, чтобы уже назавтра об этом не болтали на каждом углу. И человек может быть настоящим мастером в своём ремесле, но его всегда будет преследовать злополучная репутация пьяницы: «Он отлично работает, но пьёт!» Эта фраза, которую мы так часто слышим, могла бы звучать и по-другому: «Он, правда, пьёт, но отлично работает!» Почему я пью? Прежде всего это для меня не привычка, а ежедневный праздник! Ищу ли я в вине забвения? Ерунда! Наоборот, оно помогает мне вспомнить вещи, о которых трезвым я забываю. Они возникают из винных паров, иногда я могу их даже пощупать, столь осязаемую форму они принимают! Пью ли я потому, что страдаю? Нет. Вино меня прежде всего радует. Я люблю его терпкий вкус, запотелость бутылки со слезой на холодном стекле; обожаю первый долгий глоток, скользящий по пищеводу, с удовольствием предвкушаю легкое головокружение, которое наступит через несколько секунд; люблю священный ритуал поцелуя двух наполненных бокалов, их хрустально-чистый звук (чин-чин!), предаюсь блаженному состоянию, когда всё становится возможным, все женщины — красавицы и все люди добры с умны… И наконец, чем кроме вина я могу порадовать себя в любое время дня и ночи? Любовью? Путешествиями? Успехом? Почему я пью?
Да потому.
Говорят, пить вредно? Да, вредно. Так же, как и жить. Один философ написал, что неприятности у человека начинаются, как только он выходит из своей комнаты. Я бы это сузил до постели. Хотя и в постели мы не гарантированы от неприятностей. Особенно если в ней кроме нас есть ещё кто-то! С другой стороны, я не принадлежу к людям, экономно потягивающим свою жизнь маленькими глоточками, чтобы надольше хватило. Я не транжирю её сознательно, но и не экономлю. И, кажется, растрачиваю быстрее других. Это потому, что про себя я всегда считал, что имею в распоряжении по крайней мере девять жизней. Одну я отдал литературе. Вторую — старым книгам. Третью, скажем, проспал. Четвертую посвятил картинам и художникам. Пятую жизнь у меня растащили по кусочкам. Шестую взяла Лена. Седьмую я утопил в вине. Восьмую теперь разбазариваю в своей лавке. Остаётся, стало быть, ещё одна. Как-то я проживу её без Лены?