А дедушко Гаврило — я хорошо это вижу — совсем не расположен слушать. Он нахмурился, пододвинул к себе тарелку с груздями и думает о чем-то о своем. Он, конечно, слушает меня. Но только немного. Так, одним ухом. А другим он слушает что-то свое. И на лице у него усмешка. Дескать, тоже нашли чем хвастать.
Но я не обращаю на это внимания и громко, с выражением читаю о том, как старший брат должен был идти в дозор караулить в поле пшеницу, но вместо этого проспал всю ночь в сеннике, как после него должен был пойти караулить вора второй брат и как вместо этого он всю ночь ходил дозором у соседки под забором.
Но все это дедушке, видать, не интересно. Он сидит за столом с хмурым видом, недовольный тем, что его отрывают пустяками от выпивки и закуски.
Только когда младший брат Иван-дурак вскочил в дозоре на кобылицу и она понесла его над полями и над лесами, дедушко отодвинул от себя тарелку и повернулся ко мне. Вскоре на его лице заиграла улыбка, и он стал слушать меня уж по-настоящему и даже выражать одобрение по поводу некоторых мест в сказке.
Так, ему очень понравилось, как Данило и Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
По крапиве прямиком
Так и дуют босиком…
Как под песню дурака
Кони пляшут трепака;
А конек его горбатко
Так и ломится вприсядку…
Понравилась ему история про чудо-юдо рыбу-кит, про ерша-гуляку, крикуна и забияку. И особенно конец сказки, где крестьянский сын Иван-дурак оказывается умнее всех, женится на заморской царевне и получает в награду целое царство.
Но вот чтение закончено. Дедушко сидит за столом, позабыв про стоящую перед ним выпивку, и, немного растерянный, говорит:
— Ведь придумают же, сукины дети! Так складно да антиресно. Так бы все и слушал. Ну, спасибо, брат! Уважил старика. Молодец!
И дедушко насыпал мне в подол рубахи из кармана несколько горстей кедровых орехов. В них я заметил десятикопеечную серебрушку.
— Тут деньги, дедушко, — обращаю я его внимание.
— И деньги бери. Все равно пропью.
А мой отец?.. Он бесконечно доволен, что в споре с богатым и спесивым дядей ему удалось доказать свою правоту. И кроме того, он переполнен гордостью за меня:
— Ведь он три года не вставал. Все в зыбке лежал. Мы каждый день думали — вот умрет, вот умрет. Бывало, совсем глаза закатит. Ну, думаем, все… преставился младенец Акентий, дай бог ему царство небесное. Свечи на божнице зажжем. Мать заплачет. А он лежит, лежит, да, глядишь, вдруг и очухается. Оживет парень. А теперь гляди какой вырос. Молодец! Учится у Павла Костентиновича… Уж, слава богу, перешел в третий класс.