– Еще рано, – сказала она ласково. – Ужинов пушистостям пока не дают.
– Меня удивляет, что ты еще не купил себе этого, – сказала она, оборачиваясь ко мне и улыбаясь, чтобы показать, что я не обидел ее. – Тебе явно следовало купить себе это, но если тебе не понравится, можешь выбросить. Вот.
Подарок был без упаковки. Это была обычная большая чашка из магазина дешевой распродажи, из самого дешевого магазина, и внутри нее был – `(a." – поросенок.
– Лесли! Если бы я это увидел, я бы сразу купил! Это сногсшибательно! Что это за прекрасная: штука?
– Я знала, что тебе понравится! Это чашка для поросенка. А вот: ложечка для поросенка! – И сразу у меня в руке – восьмидесятивосьмицентовая столовая ложка с портретом какой-то анонимной свиной морды. – А если ты заглянешь в холодильник:
Я быстро открыл толстую дверцу и увидел, что там стоит двухгаллонный барабан сливочного мороженого и банка объемом в кварту, на которой написано «FUDGE FOR НОТ». Обе емкости были запечатаны и перевязаны красными ленточками. Холодный туман медленно плыл вниз с цилиндра и неторопливо, как в замедленном фильме опускался к полу.
– Лесли!
– Что, поросенок?
– Ты: я: Ты хочешь сказать, что:
Она засмеялась как от того, что затеяла такой забавный розыгрыш, так и от звуков, которые издавал мой ум, когда его колесики проскальзывали по льду.
Я стал заикаться не от подарка, а от непредсказуемости того, что она, питавшаяся только зернышками и салатом, поставит в свой холодильник такие экстравагантные сласти лишь для того, чтобы посмотреть, как я наткнусь на них и потеряю дар речи.
Я вытащил цилиндр из холодильника на кухонный стол и открыл крышку. Полный до краев. Мороженое, посыпанное шоколадной крошкой.
– Надеюсь, что ложка для тебя найдется, – сказал я строго, погружая свою ложку для поросенка в густую массу. – Ты совершила немыслимый поступок, но сейчас все позади, и нам нечего делать – придется избавляться от улик. Вот тебе. Ешь.
Она достала маленькую ложечку из выдвижного ящика.
– А хот-фаджа не хочешь? Разве он тебе больше не нравится?
– Я просто обожаю его. Но думаю, что после сегодняшнего застолья ни ты, ни я не захотим больше слышать слово «хот-фадж» до конца жизни.
Никто не способен сделать ничего такого, что бы было для него не характерно, думал я, накладывая ложкой куски фаджа на сковородку, чтобы нагреть его. Может ли быть так, чтобы для нее была характерна непредсказуемость? Как я был глуп, когда думал, что знаю ее!
Я повернулся, а она смотрела на меня с ложечкой в руке и улыбалась.
– Действительно ли ты умеешь ходить по воде? – спросила она. – Так, как ты ходил в книге с Дональдом Шимодой?