Она внимательно меня изучала, словно я был человеком, которого она знала за тысячу лет до этого.
Я вдруг почувствовал себя виноватым.
– Я все говорю и говорю, – сказал я. – Что ты со мной сделала? Я говорил тебе, что я слушатель, а не рассказчик, а теперь ты этому не поверишь.
– Мы оба слушатели, – заметила она, – мы оба рассказчики.
– Давай лучше завершим партию, – предложил я. – Твой ход.
Элегантная ловушка вылетела у меня из головы, и мне потребовалось столь же немалое время, чтобы ее вспомнить, как ей – чтобы обдумать свою позицию и сделать ход.
Она не сделала того жизненно для нее важного хода пешкой. Мне было и радостно, и печально. По крайней мере увидит, как сработает моя изумительная ловушка. – В конце концов, вот что значит – учиться, – подумал я. – Важно не то, проиграем ли мы в игре, важно, как мы проиграем и как мы благодаря этому изменимся, что нового вынесем для себя, как сможем применить это в других играх. Странным образом поражение оборачивается победой.
Несмотря на это, какой-то своей частью мне было ее жаль. Я двинул королеву и взял ее коня, хоть он и был под защитой. Теперь она в отместку возьмет своей пешкой мою королеву. Ну, давай, бей королеву, маленький чертенок, радуйся, пока еще можешь:
Ее пешка не стала брать мою королеву. Вместо этого после секундной паузы ее слон перелетел из одного угла доски в другой, по вечернему голубые глаза глядели на меня, ожидая ответа.
– Шах, – прошептала она.
Я замер от удивления. Потом изучил доску, ее ход, достал свою записную книжку и исписал полстраницы.
– Что ты записывал?
– Замечательную новую мысль, – ответил я. – В конце концов, вот что значит – учиться: важно не то, проиграем ли мы в игре, важно, как мы проиграем и как мы благодаря этому изменимся, что нового вынесем для себя, как сможем применить это в других играх. Странным образом поражение оборачивается победой.
Она устроилась на диване, сбросив туфли и удобно подобрав под себя ноги. Я сидел напротив нее на стуле, положив аккуратно, чтобы не оставить царапин, свои ноги на кофейный столик.
Учить Лесли лошадиной латыни было все равно, что наблюдать, как новоиспеченный водный лыжник становится на ноги уже в первом заезде. Только я рассказал ей основные принципы языка, как она уже стала говорить. В детстве я потратил на его изучение не один день, пренебрегая для этого алгеброй.
– Хиворивошиво, Ливэсливи, – произнес я, – пивонивимивашь ливи тивы тиво, чтиво ивя гивовиворивю?
– Кивониве: кивониве: чниво! – ответила она. – Ива кивак скивазивать «пушистище» нива Ливошивадивиниво – ливативинскивом?