Соперники стали сближаться, кружа в танце смерти и готовясь нанести решающий удар. Внезапно что-то с глухим металлическим звуком упало под ноги еще недавних друзей. Сверкнула синяя, извивающаяся молния, искрящейся сетью оплетая Гррома и Вулкана. Через мгновение кузнец бился в агонии, лежа на земле, тогда как Грром лишь стоял, разинув от удивления клыкастую пасть и наблюдая, как струящаяся энергия, захватившая кузнеца, лишь коснувшись густой шерсти нео, не тронула его и начала перетекать в меч.
Тускло поблескивающий клинок стал наливаться алым, постепенно раскаляясь и белея. Грром закричал, когда от его рук, сжимающих рукоять меча, пошел чуть заметный дымок и в воздухе отчетливо завоняло паленым мясом. Нео бросил меч, и тут же, позабыв про клинок, молния набросилась на новую жертву. Сотрясаясь от сковывающей и одновременно разрывающей боли, уже теряя сознание, Грром заметил возникшие в предрассветной дымке фигуры, замотанные в черное, медленно окружавшие его и Вулкана, после чего провалился в спасительное беспамятство.
* * *
– Принес? – вопрос прозвучал в голове.
Кицунэ использовал мыслепередачу вместо речи, и все равно в вопросе сквозило раздражение. Обакэ передавать мысли не умел, потому просто ответил:
– Да, ваше превосходительство. Контейнер у меня, – и в поклоне обеими руками протянул продолговатый, начищенный до зеркального блеска термоконтейнер.
Кицунэ, выпростав из ткани рукава восьмипалую руку-клешню, принял подношение, глаза его вспыхнули красным огнем, освещая лицо, спрятанное под глубоким капюшоном. В зеркальной поверхности металла отразилось чудовище: три красных глаза, расположенных треугольником, белая как мел кожа покрыта мелкими шевелящимися отростками, напоминавшими скорее белых трупных червей, копошащихся в гниющем мясе; рта нет… вернее, сейчас нет. Он появляется, только когда это необходимо Кицунэ.
Обакэ, много раз видевший хозяина в его истинном обличье, вздрогнул от страха. Слуга не боялся своего повелителя. Тот не был бессмертен, а бояться того, кого можно убить, Обакэ считал ниже своего достоинства. Воин выказал страх из уважения к персоне – таково требование обычаев. Да и сам Кицунэ любил, когда его боялись, хотя бы согласно этикету. Так почему не сделать начальству приятно?
– Ты хорошо поработал и будешь награжден, – сказал Кицунэ. – Вижу, ты ранен? Твои раны и шрамы будут исцелены. Ты хорошо поработал. – Хозяин улыбнулся, вернее изобразил (а лучше бы он этого не делал) то, что он считал улыбкой, похожей на оскал матки руконогов. Человеческие эмоции Кицунэ не давались. – Но… Ты привел врага в Наш Дом, – угроза засквозила в его голосе, длинный, черный язык извернулся змеей в безгубом рту. – Ты будешь наказан.