— Ну что ж, — сказал Болевич неопределенно, — материнство — вполне естественно. В конце концов, Марина — здоровая женщина и, что бы там о ней ни говорили, — хорошая мать.
Эфрон вздохнул и не стал поддерживать тему.
Ариадна выдернула газету из рук мальчика.
— Говорят тебе, светило, отойди!
— Аля! — снова повысила голос Марина.
— Марина, вы что, не видите, он делает назло?
Она встала и пересела, устроившись между матерью и отцом.
— Смотрите, «Вести с Родины», — спустя минуту опять прозвенел голос. — На текстильной фабрике имени Парижской Коммуны открыта новая столовая для рабочих.
Мур сказал:
— Марина, можно я пойду помочу ноги?
— Можно, только недолго.
— Аля, что там пишут про эту столовую? — спросил Эфрон.
Тихий шорох газеты, негромкое, уютное, как клацанье спиц, чтение:
— «Просторный зал. Столы накрыты белоснежными скатертями; на каждом столе — горшки с цветами. Сверкают приборы, новые фаянсовые тарелки…»
Тот же самый голос, что еще совсем недавно читал вслух Тургенева, пока сама Марина вязала — вязаньем пыталась что-то заработать (а закончила тем, что навязала шарфов всем знакомым, да так и бросила)…
Тот же самый голос. В голосах Марина не ошибалась, в голоса она верила. Это Аля, а не подменыш, как иной раз хотелось бы думать.
— С ума сойти! — сказал Эфрон, пока Аля складывала газету. — В обычной заводской столовой у рабочих фаянсовые тарелки!
— Да, — подхватила Марина медленно, — а в этих тарелках — что? И в головах — что?
Эфрон молча отвернулся. И увидел, как Мур, предоставленный самому себе, вбегает в море. Вырвался.
— Аля! — закричал Эфрон. — Мур зашел в воду!
Аля вскочила, бросила газету, побежала к брату.
Марина залюбовалась бегущей дочерью — отстраненно, как чужой. Длинные ноги, очаровательная посадка головы.
Мать с дочерью идем, две странницы,
Чернь черная навстречу чванится,
Быть может — вздох от нас останется,
А может — Бог на нас оглянется…
Аля, ее удивительная Аля. Еще совсем недавно писавшая — совершенно в духе юной Марины: «Океан на меня наводит страшную жуть от чувства безграничности… Раз ему кораблекрушение — все равно — что же для него я? Он со мной не считается, а я его боюсь, как каждая из легендарных жен Синюю Бороду…»
Как им хорошо было бы без нее, без Марины. И как больно думать об этом.
Нет, Марина обманывалась, когда полагала, будто приезд Болевича оставил ее равнодушной. Кое-что все же он в ней всколыхнул.
Ведь тогда, десять лет назад (нет, уже больше десяти!), Марина действительно хотела уйти от Сергея. Уйти к Болевичу, а если бы не получилось и с ним — то просто уйти, разорвать их с Эфроном давнюю, почти родственную «совместность» (уже даже и не брак). В те дни она на такое не решилась.