— Ну да, — легко согласился Эфрон.
— Так что же ты не едешь? — спросил Болевич. — Боишься Чека?
Эфрон покачал головой. Болевичу стало немного жаль его. Совсем немного. Эфрон был похож на ребенка, который старается дать как можно более правдивый, как можно более искренний и полный ответ.
— Нет, не Чека… Этого я боюсь меньше. Мы оказались виноваты перед народом России. Мы должны заслужить свое право вернуться, я так считаю. И не покаянным битьем себя в грудь, а чем-то конкретным.
— Этим и занимается твой «Союз возвращения на Родину»?
Эфрон молча кивнул, сжал губы. Для него все это было очень важно. По большому счету, это вообще служило оправданием его, Эфрона, бытия на земле.
Болевич понял, что настало время нанести удар. Медленно, с полной уверенностью он произнес:
— Неужели ты не понимаешь, что занимаешься ерундой?
Эфрон застыл. Удар попал точно в цель, в эпицентр естества, сгусток боли разросся. Светлые глаза Эфрона побелели.
— Ерундой? — переспросил он очень ровным голосом.
— Ну да, конечно, — ответил Болевич, пожимая плечами. Он говорил о чем-то само собой разумеющемся. — Уж если ты действительно решил искупить вину перед Родиной — так займись настоящим делом.
— Да?
Болевич провел пальцами по песку, оставив пять неровных линий. Растер их ладонью.
— Сережа, — заговорил он снова, не глядя на Эфрона, — я приехал сюда из Парижа не отдыхать, а для серьезного разговора с тобой… Наша организация предлагает тебе сотрудничать с нами в борьбе с врагами Советского Союза. Здесь, во Франции, таких окопалось немало…
— Какая организация? — прошептал Эфрон.
Болевич чуть-чуть улыбнулся:
— Советская организация. И я в ней работаю. Уже давно.
— Ты? Работаешь в советской организации? — Эфрон опять начал задыхаться.
— Да. И ты об этой организации много слышал.
— Да?
— Да. ОГПУ.
Эфрон сильно вздрогнул.
— Ты работаешь в ОГПУ?
— Да.
— Это шутка?
— Нет, Сережа, это правда.
Шумно набежала и отступила волна. Донесся голос Ариадны:
— …Мур, немедленно!.. Ты знаешь Марину! Простудишься… отдых насмарку…
Вторая волна как будто смыла голос девушки. Стало совсем тихо. Крикнула и исчезла, растворилась в солнечном свете чайка.
— Ты хочешь сказать, что служишь в Чека? — прошептал Эфрон.
— Называй это как угодно, — отозвался Болевич с ровной, сухой интонацией. — Я служу Родине. И тебе предлагаю то же.
— То есть… стать советским шпионом?
Болевич понял: пора. Взял Сергея за руку, дружески сжал. Мгновенно воскресло прошлое: фронтовое братство, позднейший университет… Эфрон смотрел доверчиво, как собака.
— Я предлагаю тебе стать патриотом, — тихо говорил Болевич. — Настоящим патриотом. Знаю, звучит громко, но это правда. Сейчас можешь не отвечать. Ты не связан никакими обязательствами. Я возвращаюсь в Париж завтра. У тебя будет время подумать.