Четверо парней в масках сели во второе каноэ. Гребли они неторопливо, но сноровисто и с толком. Я смотрел издали, как их лодка отплыла от берега. С каждым дружным взмахом вёсел, чьи окрашенные в киноварь лопасти сверкали под солнцем, расстояние между каноэ коммивояжёра и его преследователями заметно сокращалось. На состязание было нисколько не похоже — скорее, на погоню кошки за мышью.
— Не надо! — крикнул я, но мой голос затерялся в шуме ветра и волн. Нет, вернее, голос мой был настолько тих, что смог легко затеряться в шуме ветра и волн. Ведь крикнул я совсем негромко и при этом даже не сделал попытки сойти с места.
Радуга протянулась по небосводу. Солнце слепило глаза, и море лучилось иссиня-зелёным блеском.
На фоне этой изумительно красивой картины природы два каноэ сближались, словно на гонках, пока наконец не поравнялись бортами. Я закрыл глаза. Послышался пронзительный вопль, и одновременно с ним раздался победный рёв преследователей… Когда я открыл глаза, солнце всё так же сияло в небе. Только коммивояжёр пропал из виду вместе со своей лодкой. У меня было такое ощущение, будто в том месте, где только что находился коммивояжёр, образовалась зияющая дыра.
Колени у меня так тряслись, что пришлось присесть на корточки. Пролилась кровь — возможно, я легче, чем можно было ожидать, перенёс это душераздирающее зрелище. Наступившая безмятежная тишина лишь ещё сильнее подстёгивала моё воображение, заставляя остро ощущать собственную вину за происшедшее…
Четверо парней в масках, размеренно взмахивая вёслами каноэ, вернулись в бухту. Четверо палачей в масках… Выйдя из лодки, они, неслышно ступая и не произнеся ни слова, направились в сторону деревни. Жители острова, усеявшие берег, так же безмолвно стали расходиться, оставив меня одного в бухте.
Через восемь дней на остров пришёл корабль, но я не смог на нём уехать. Бежать с острова означало бы для меня увезти с собой весь непосильный груз пережитого. А может быть, правильнее сказать, что совесть, гнездившаяся где-то в глубине души, не позволяла мне бежать отсюда.
Ещё два года я жил на острове и работал в своём медпункте. На этом острове я убил двух человек. Причём не прикладая к тому рук. Мне хотелось верить, что усердным трудом я рано или поздно искуплю свою вину, но за два года работы я понял, что никогда себе этого не прощу.
На острове всё было мирно, покойно и рутинно, как будто бы ничего не произошло.
Мужчины, подставляя морскому ветру загрубевшие, обожжённые солнцем тела, отправлялись в изумрудное море ловить рыбу. Среди них и те четверо парней, что в тот злосчастный день были обряжены в маску чёрта. На их лицах мудрено было отыскать малейшие следы душевных мук. Наверное, они не испытывали никаких угрызений по поводу того, что, повинуясь воле бога, убили человека. А может быть, предполагалось, что, действуя под личиной чертей, они освобождают себя от ответственности, которую должно нести людям? Может быть, будучи без маски и надевая маску, они ощущали себя двумя разными личностями? Я этого не знал.