У меня была чудесная бабушка с материнской стороны и жуткая - с отцовской. Бурятка. Мы ее называли Бабусей, а ту, которая была ангелом, - Бабой Ягой. Бабуся приходила и говорила, что она только в нищенской слободке видела таких детей, как я. Мама меня выходила. Ей врач сказал: «Она не выживет, слишком маленькая, не возитесь с ней». Тогда ведь не было инкубаторов, поэтому я лежала в корзинке с ватой, обложенной горячими бутылками, и все время икала. Мамина любовь и настойчивость меня вывели в жизнь.
А Юлий родился на два с половиной года позже, в 1920 году, в той же владивостокской квартире. Все детство и юность мы были вместе, как брат и сестра.
В 1921 году коммунизм пришел во Владивосток. Бесконечные похороны с красными флагами, красными звездами, с оркестром и пением «Вы жертвою пали в борьбе роковой».
Мы оставались во Владивостоке до 1931 года. У деда было пароходное дело. Его звали Жюль Бринер, Юлий Иванович. Он из докторской семьи, из Швейцарии, из кантона Аргау, город Меррикен. В четырнадцать лет он решил эмигрировать в ориентальные страны. Швейцария маленькая, и ему хотелось в Японию, в Китай. Он устроился на какой-то пароход. Говорят, на самом деле это было пиратское судно. Через два года оно достигло Японии, там дед сошел на берег и устроился офис-боем к англичанину. Дед ему очень понравился, англичанин оплатил его образование и послал во Владивосток открывать филиал своей конторы. В Японии у деда была семья - жена и дети, - так что у меня есть двоюродные братья и сестры японцы.
- Вы же сказали, что ваш дед бурят.
- Нет, чистокровный швейцарец, а женился на бурятке, Наталии Иосифовне Куркутовой. Кончил свои дни во Владивостоке в 1920-х годах, совсем мирно. Мы были, кажется, последним частным предприятием в Советском Союзе: коммунисты сами не знали пароходного дела и наблюдали за работой конторы, а когда решили, что уже достаточно освоились, назначили такие налоги, что нам оставалось только бежать. Понимаете, швейцарцы никогда не теряют своего подданства, но имеют право принять второе, потому что страна очень маленькая. Поэтому в Советском Союзе мы были зарегистрированы как русские, но выехали со швейцарскими паспортами.
- Какие детали быта во Владивостоке вам вспоминаются?
- Я очень дружила с Верой, двоюродной сестрой. В школу нас с ней не пускали, потому что мы были «недорезанные буржуи» и могли заразить чистую пролетарию. Когда мы появлялись на улице, в нас дети кидали камнями, а мы в ответ жевали сухой горох и плевали им на головы с третьего этажа.
К нам приходили преподаватели на дом. Каждому ребенку нужна какая-то энергетическая отдушина, а у нас ее не было, потому что не было школы, и мы дико безобразничали. Во время уроков переписывались, устроили для этого целое сооружение под письменным столом. Математике нас обучал пожилой военный. Как-то мы намазали его стул клеем, он не мог встать. Одна советская учительница приходила нас учить политграмоте и географии. Мы издевались над ней: брали большую карту, выбирали на ней самое крошечное местечко - у нас были дивные карты с пароходов - и просили ее его найти. Часто названные нами места на карте даже не существовали! Она очень боялась крови, и мы нарочно тыкали друг друга булавками, размазывали кровь по бумаге и показывали ей.