- Значит, были вызваны все офицеры?
- Да, все офицеры. На следующий день мы опять были вызваны в штаб полка, и Дрентель, очень расстроенный, сообщил нам, что Государь отрекся, нашим полкам приказано возвратиться на фронт и занять переднюю позицию.
- Получается, о произошедшей Февральской революции вы узнали только 2 марта?
- Да, только 2 или 3 марта.
- Помните ли вы, как это событие было воспринято солдатской массой и какая была реакция офицерства на эти события?
- Офицеры, конечно, были чрезвычайно расстроены. Поступил приказ ротным командирам разъяснять эти события солдатам. Когда эти разъяснения были даны, я заметил, что нижние чины отнеслись к происходящему вполне равнодушно: не было ни радости, ни особенной тревоги.
Николай Сергеевич Козорез
Сын офицера Тарутинского полка. Биографические сведения отыскать не удалось.
- Скажите, чем лично вам запомнились первые дни после Февральской революции?
- После переворота в нашей части, в батарее был выбран комитет - но он занимался только хозяйственными вопросами. Так было только у нас в батарее, поскольку она состояла из грамотных и сознательных артиллеристов. В пехоте было совершенно иначе. Там комитеты вмешивались в боевые распоряжения. Выход на позиции, съемка с позиций - все это было под контролем комитета.
- А так называемый приказ номер один, выработанный Советом и утвержденный новым военным министром Гучковым, - он изменил положение в вашей части?
- Нет. Но в целом после этого приказа (по сути, положившего начало полному развалу русской армии) положение резко изменилось в худшую сторону. Фактически наложение каких бы то ни было взысканий на солдат и нижние чины было офицеру запрещено. Этим ведал комитет, все шло через комитет. Знаете, как правило, солдаты к своему офицеру относились очень хорошо. А убийства, которые я помню, все самосуды совершались солдатами чужих частей.
- Вы не помните, кто входил в состав комитета вашей части?
- Председателем был один прапорщик, потом были еще два писаря. Один из них был из дивизиона, один из батареи. Они вели себя очень прилично, в боевую жизнь не вмешивались. Но повторяю, это в артиллерии. В пехоте все было ужасно. Офицеры, просидевшие вместе со своими солдатами три года войны в окопах, вдруг стали жертвами безудержной демагогии.
- А что вы помните об июньском наступлении семнадцатого года, как оно проходило на вашем участке фронта?
- К июню началось уже формирование отдельных батальонов смерти. Наиболее сознательные, лучшие из офицеров и солдат (которые были не согласны с тем кабаком, что творился в полках), пошли в батальоны смерти - их разрешено было формировать в пехотных и артиллерийских дивизиях. Почти все унтер-офицеры, подпрапорщики, фельдфебели - все ушли в батальоны. Я помню один такой. Так, знаете, картина до сих пор перед глазами стоит. После этого всеобщего развала - солдаты уже ходили без поясов, расхристанные, без шинелей или внакидку, фуражки набекрень, у всех вид был уже совсем не военный - с каким удовлетворением я смотрел, как на опушке леса строился 38-й батальон смерти: прекрасная линейка, подтянутые солдаты, замечательно все выровнено, выстроено. У них была обычная форма, только черные погоны и на рукавах нашивки - черная и красная. И вот перед июньским наступлением приехал Керенский. Он наговорил очень много красивых слов и уехал, после этого было назначено июньское наступление. Перед июньским наступлением…