Он снова улыбнулся той приводящей в ярость улыбкой, которая не давала мне даже удовольствия думать, что он ненавидит меня.
- Нет конечно же, если они могут удачно выйти из мертвой петли...
Он закончил работать с аэропланом и выкатил его из сарая на солнечный свет. Облаков уже почти не осталось.
- Я думаю, что вы - язычники. Как вам это нравится - спросил я со всей злостью, которая была во мне. Я надеялся, что молния тут же поразит его насмерть, чтобы доказать ему, каким неисправимым язычником он в действительности является.
- Вот что я вам скажу, - ответил он. - Мне нужно проверить, как работает этот прибор. Почему бы вам не пролететь со мной немножко над полем, и тогда вы сами сможете сделать вывод о том, кто мы - язычники или сыны Божии.
Я сразу понял, на что он намекает... он хочет вытолкнуть меня за борт, когда мы будем высоко над землей, или попасть в воздушную яму и погибнуть вместе со мной из ненависти ко мне.
- Нет, только не это! Не надо поднимать меня в небо в этом гробу. Я вам не чета, вы это знаете. Вы - язычник и будете вечно жариться в адском пламени. Его слова прозвучали так, будто он сказал их для себя, а не для меня... так тихо, что я едва ли расслышал его.
- Не буду до тех пор, пока повинуюсь законам неба, - сказал он.
Он забрался в свой маленький матерчатый аэроплан и завел мотор.
- Вы уверены, что не желаете прокатиться вверху - крикнул он.
Я не удостоил его ответом, и он поднялся в воздух сам.
Так слушайте же меня, вы, летающие люди, которые говорят о своем знании неба и о своих законах аэродинамики. Если вы говорите, что небо это Бог, вы оскверняете тайну, навлекаете на себя проклятие, и молния поразит вас и все другие бедствия будут преследовать вас за ваше святотатство. Спуститесь же с неба, придите в себя и никогда больше не требуйте, чтобы мы приходили к вам в воскресенье в середине дня.
Воскресенье - это день богослужения. Не забывайте об этом.