Собственно русский авангард царит в третьем зале - наверху парят афиши различных выставок и театральных действ с очень узнаваемым кубо-футуристическим шрифтом, красно-черно-белым. Внятным, как революционная пропаганда, как голод конца десятых годов. Под плакатами - рисунки Гончаровой, Ларионова, Татлина, Суетина, Ермолаевой, Пуни - победный марш революционного конструктивизма, сметший всю накипь декадентской эклектики предыдущей эпохи. В середине зала совершенно неожиданная акварель Кузьмы Петрова-Водкина, эскиз декорации к неосуществленной постановке «Братьев Карамазовых» в Ленинградском театре драмы 1927 года. Между экспрессионистично покосившихся двух домов натянут загадочный белый квадрат пустоты. Выразительно и страшно, и замечательным образом в эту ткань революционных высказываний вплетены два рисунка Веры Мухиной к постановке «Ужина шуток» Бенелли в московском Камерном театре 1916 года, импровизации на тему Флоренции Медичи. Мухина проиллюстрировала ее фигурами гонца и фехтовальщика в условных ренессансных костюмах. Они тут же вызывают в памяти ее «Рабочего и колхозницу» - главный символ грядущего, пока еще неведомого и самой художнице.
Небольшой зал рядом с революционным - нечто дополнительное, с портретами людей, так или иначе с театром связанных. Всем хороши портреты, но внимание привлекает карикатурный рисунок Валентина Серова, чем-то напоминающий о Кукрыниксах. Изображены на нем Шаляпин в виде кентавра и его две жены в виде кентавресс. В зале, завершающем экспозицию, представлена Александра Экстер с набросками марсианских костюмов для фильма «Аэлита». Проекты Экстер, то к оформлению ревю, то к постановке шекспировского «Отелло», от ревю неотличимой, вместе с театральными рисунками Чехонина и Челищева, определяют общий тон «золотых двадцатых». В СССР это время, нищее и веселое, перемоловшее авангард в ар деко, принято называть нэповским. Последний всплеск и последняя точка.
Параллельно географии реальной существует еще и другая, особая география, очерчивающая контуры иного мира, сотканного из тысячи разнообразных переживаний, впечатлений, мыслей, ощущений, чувств и идей. Искусственный мир театра магически воскресил целый рой смутных воспоминаний, невесть откуда взявшихся, но столь плотно укоренившихся в сознании, что уже никакая реальность не сможет их перечеркнуть. Воспоминаний о какой-то особой России, которой, наверное, никогда не было. Свободной, блестящей, талантливой и богатой. Театральной, одним словом.
На выставке представлено менее половины всего собрания Лобановых-Ростовских. Выдающейся музейной коллекции, идеально восполняющей лакуны собрания Петербургского театрального музея. Говорят, что она была куплена для Константиновского дворца. Говорят, что все же президентскую резиденцию она украшать не будет, а будет украшать какой-то конференц-зал. Зачем, интересно? Чтобы подчеркнуть театральность политики? Мир, все-таки, очень забавен.