Солдаты конвоя, шагавшие по обочине, безучастно поглядывали на своих подопечных, не торопили. Старших возрастов, набранные в конвойную команду из госпиталей, они тоже устали, вымокли и были не рады разыгравшейся непогоде.
Лишь начальник конвоя, останавливаясь время от времени, пропускал мимо себя колонну и совсем не по-командирски, а скорее отечески, больше для порядка, покрикивал, подгоняя отстающих:
— Тянись, ребятушки, тянись! Километров пять осталось, не боле. Аккурат к обеду поспеем.
Но его не очень-то слушали, хотя напоминание об обеде и отдыхе настраивало на определенный лад.
— Червячка заморить — это бы сейчас в самый раз. Кишки уж, наверно, к спине присохли.
— А интересно, наркомовские в штрафном полагаются или как? Не слыхал кто часом?
— Вона! Роток что лапоток, губа не дура!
— Оно конешно. Хоть после такого душа — ох и хорошо пошла бы, родимая. Ядре-она корень!
— А к тому стопарю неплохо б щей покислей да… потесней! — порхнул чей-то тонкий вздрагивающий голосок.
Признав в его обладателе самого молодого из всех — девятнадцатилетнего солдата Туманова, именуемого между собой попросту Витькой или Витьком, Павел против воли усмехнулся.
— Чего, чего? — словно опасаясь, что ослышался, переспросил Шведов. — Это что за немощь там объявилась? Ты, что ли, валенок вологодский?
— А че? — на полном серьезе возразил Витька. — Запросто могут и бабы быть, лагерь-то, сказывают, большой.
— Ну и фат! Потеха, да и только! — насмешливо воззрился на него Шведов. — Да ты хоть представляешь, с чем их едят?
— Кого? Щи или баб? — простодушно уточнил Витька.
Тумановская простота привела Шведова в восторг.
— Нет, вы только поглядите на этого хлыща — он еще спрашивает! Кого? — теперь уже откровенно издеваясь, передразнил он. — Эх ты, лапоть! Небось только и мог, что кругами вокруг них ходить да сопли пускать?! А туда же!
Туманов посчитал себя нешуточно оскорбленным.
— Ну ладно, ты! Ушлый какой отыскался! Думаешь, залетел бы я в штрафной, если б не энти бабы? Была у меня одна. За нее и погорел…
— А-а! — Шведов подломился в дурашливо-повинном поклоне. — Тадыть просим нас сердечно извинить за темноту и серость нашу. Ты уж, Витек, будь другом, не обижайся. Сразу-то и не разглядели, что за хрен такой. Но зато в штрафном — точняк, как только узнают, что ты к ним прибыл, моментально осеменительный пункт откроют…
— Гы-гы-гы! — понеслось отовсюду.
Даже сдержанный, скупой на улыбку Махтуров и тот просветлел.
— А иди ты! Трепач! — задыхаясь от обиды, бросил в Шведова ненавидящий взгляд Туманов и, уязвленный посыпавшимися насмешками, прибавил шаг.