— Ну, держись теперь! — обреченно обронил сзади Баев.
У Павла от недоброго предчувствия сжалось сердце.
* * *
Минут через пять эшелон потихоньку тронулся. Со всех сторон, россыпью, перемахивая через станционную ограду, неслись к нему штрафники с мешками и свертками в руках, на ходу запрыгивая в теплушки. Машинист нарочно придерживал пары, чтобы отставшие могли догнать состав.
Мимо проплыло старинное здание вокзала, потянулись платформы и пакгаузы. Под ногами дробно простучали выходные стрелки.
Павел с тревогой огляделся вокруг, проверяя, все ли на месте. Штрафники, грудясь у двери и на нарах, возбужденно обсуждали подробности беспорядков, учиненных на ртищевском вокзале, прикидывали, сойдет или не сойдет с рук им это безобразие. Большинство склонялось к мысли, что виновным несдобровать, — комбат был в ярости. Всюду взгляд натыкался на потные разгоряченные лица, подозрительно блестевшие глаза. По вагону предвестником беды распространялся резкий сивушный дух.
Предчувствие не обмануло Павла. Не успели отъехать десятка километров, как с верхних нар мешком свалился на пол Покровский. С трудом поднялся на нетвердых ногах и, выхватив из кармана поллитровую бутылку, с перекошенным от ненависти лицом бросился на солдат:
— Расшибу сволочей!
Увернувшись от удара, Шведов коротко и сильно ткнул его в челюсть.
Вскинув руки, Покровский отлетел спиной к стене вагона, осел по ней, бессильно обвиснув, на пол и вдруг заплакал, встал на четвереньки и побито пополз под нары, что-то бессвязно бормоча и по-пьяному жалко всхлипывая, и вскоре там затих.
Все это произошло столь неожиданно и скоротечно, что никто из штрафников не успел понять причины безумного буйства Покровского.
— Че он возбух-то, ребят?
— А черт его, дурака, знает!
— Дак кривей вина он, не видите, что ли?
— Ну да? Тверезый будто садился…
— Ну дак что? Успел уже, долго, что ль? Засосал пузырь, и шары на лоб…
Шведов, похоже, испытывал неловкость и угрызения совести за то, что так безжалостно саданул хлипкого Покровского. Потирая ушибленную руку, говорил, словно оправдываясь:
— Полудохлый, тварь, а бутылкой машет. Ты знаешь, взводный, на какие деньги он дряни свекловичной нализался? Опять, собака, за старое взялся. Не хотел я говорить — белье ведь он с себя продал. Сам видел, как на базаре кальсонами тряс. Надо было отнять, а я, дурак, мимо прошел. Еще концы отдаст ненароком — отвечай тогда как за хорошего, живой он там, что ли? Эй! — Наклонившись, Шведов подергал Покровского за ногу. Тот пьяно замычал, прикрыл голову руками.
— Не трожь! — посоветовал Павел. — Проспится, ни черта ему не сделается.