— Конечно, я не стану выскакивать замуж с бухты-барахты, — сказала Бернер. Она снова уставилась в окно. А затем вдруг резко повернулась ко мне, и я увидел, что она улыбается, широко и криво. — Мама велела заботиться о тебе.
Из глаз ее брызнули слезы. Возможно, я тоже заплакал. Причины у нас имелись, у обоих. Но Бернер успокоилась первой.
— Ненавижу их идиотскую храбрость, — сказала она.
— Зато тебе из дома убегать не придется, — сказал я. Чувствовали мы себя ужасно.
— Еще как придется, — ответила Бернер. — Я…
Мне захотелось обнять ее. Я должен был взять все в мои руки, отвечать за все, это казалось мне вещью самой естественной. Но в коридоре зазвонил телефон, и его громкие, резкие, жалкие звуки уничтожили стоявшую в доме тишину. Так и миновал, уйдя в прошлое, миг, когда мы с Бернер почти пришли к мысли о том, что должны держаться друг дружки, — зазвонил телефон, а больше мы никому и ничему нужны не были.
Отчетливых воспоминаний об остатке того воскресенья у меня не сохранилось. Помню, все в доме ощущало себя свободным, да и самому дому было удобно и спокойно оттого, что в нем остались только мы двое. Мы съели то, что нашли в холодильнике, — холодные спагетти, яблоко. Жевали, глядя в окно на исполосованный предвечерними тенями парк. По улице проезжали машины, некоторые притормаживали, и сидевшие в них люди склонялись к окнам, чтобы поглядеть на меня и Бернер. Один из них помахал нам рукой, и мы помахали в ответ. Я не понимал, что, собственно, может кто-нибудь знать о нас. Мама проявила дальновидность, предостерегая нас от попыток стать в Грейт-Фолсе своими людьми, потому что, если бы кто-то знакомый — те же ребята из шахматного клуба — прикатил сюда, чтобы поглазеть на нас, я почувствовал бы себя униженным. Еще и хуже того — сам-то я ничего способного внушить мне это чувство не сделал, единственная его причина состояла бы в том, что у меня есть родители.
Перед тем как стемнело, мы с Бернер обошли наш квартал — вопреки приказу мамы не покидать дом. Мы сделали это просто потому, что могли. На глаза мы никому не попались. Воскресными вечерами дома наших соседей были тихи и закрыты от внешнего мира. В общем, ближайшее наше соседство оказалось куда приятнее, чем я всегда о нем думал.
Вернувшись домой, мы посидели на ступенях веранды, глядя, как лиловеет небо и всходит луна, как в окнах соседей загорается свет. Я заметил воздушного змея, застрявшего в ветвях одного из деревьев парка, и задумался о том, как его снять. Мы ожидали, что в любую минуту к нашему дому подъедет машина и люди, которых мы не знаем, вылезут из нее и велят нам ехать с ними куда-то. Однако никто за нами не приехал.