— Я не знаю, что мы будем делать, — сказала она. — Все то, что делают дети, чьи родители сидят в тюрьме. Будем ждать, когда случится еще что-нибудь плохое.
— Надеюсь, ничего не случится, — сказал я.
— Тебе не придется долго его искать, — сказала Бернер. — Оно само отыщет тебя — там, где ты прячешься.
Наверное, некоторые люди так и рождаются со знанием жизни. Бернер уже поняла, что все, случившееся прошедшим днем и ночью, случилось с нами — не просто с нашими родителями. Мне тоже следовало бы додуматься до этого. Но я был намного младше сестры, хоть я и живу столько же лет, сколько она. Мне и за долгие годы не удалось бы узнать жизнь так, как знала ее Бернер, — и во многих отношениях это было хорошо. А во многих других ничего в этом хорошего не было.
Тюрьма размещалась в глубине здания суда округа Каскейд, на Второй Северной авеню. Два дня назад мы проезжали мимо нее с отцом. А я и раньше ездил мимо на велосипеде, отправляясь в магазин «Мир увлечений». Большой трехэтажный каменный дом с широкой лужайкой перед ним, бетонными ступенями, флагштоком и цифрами «1903», вырезанными в камне над входом. Старые дубы затеняли траву лужайки. На крыше здания стояла статуя женщины с весами — я знал, что она имеет какое-то отношение к правосудию. Иногда там можно было увидеть машины Управления шерифа, полицейских, которые вводили в тюрьму или выводили из нее людей в наручниках.
Прежде чем войти в тюрьму, мы с Бернер обошли весь этот квартал кругом. Хотели выяснить, выходят ли окна камер на улицу, — оказалось, не выходят. Вступив в гулкий вестибюль, мы увидели справа табличку: «ТЮРЬМА В ПОДВАЛЕ — НЕ КУРИТЬ». Кроме нас никого в вестибюле не было. Мы спустились по темному лестничному маршу к железной двери, на которой красными буквами было написано: «ТЮРЬМА». А пройдя через дверь, увидели коридор, упиравшийся в стеклянное окошко офиса, в котором горел свет. Там сидел за столом, читая журнал, полицейский в форме. За его спиной виднелась — этого мы не ожидали — решетчатая дверь, ведшая во второй коридор, бетонный, с камерами по одну его сторону. Другая стена была сплошь бетонной, с зарешеченными же окнами под потолком, пропускавшими блеклый свет, который казался прохладным и приятным, хотя что уж приятного могло быть в таком месте? Где-то там, за дверью-решеткой, и находились наши родители.
Когда мы шли от дома по мосту, в который упирается Сентрал-авеню, мимо железнодорожного вокзала, через центр города, утро было ярким и теплым и все те же пушистые облака плыли над горами к восточным равнинам. Согретый солнцем утренний ветерок овевал нас сладким запахом реки. По ней плыли каноэ с наслаждавшимися последними остатками лета людьми. Мы с Бернер несли по бумажному пакету с туалетными принадлежностями, которые, как мы решили, могут понадобиться нашим родителям в тюрьме. Безопасная бритва отца. Кусок мыла. Тюбик зубной пасты и зубная щетка, тюбик крема для бритья, бутылочка тоника для волос, расческа. Бернер несла пакет, предназначавшийся для мамы.