По шоссе — во всяком случае, выглядело это как мощеная дорога — прогромыхала мимо возвышавшихся напротив элеватора обветшалых коммерческих построек с плоскими крышами (когда-то в них размещались всякого рода торговые заведения) пара больших зерновозов с хлопавшими на ветру тентами. И эти здания выглядели заброшенными: стекол в окнах нет, двери отсутствуют. Людей нигде видно не было. На окраине городка, которую я увидел, переходя улицу, были когда-то посажены, дабы защитить его от ветра, клены и пирамидальные тополя (я знал их по Монтане), ныне уже высохшие. За окраиной тянулись пахотные поля, усеянные тюками соломы, и возвышались бескрылая мельница и терпеливо работавшая штанговая нефтяная качалка. А за ними уходила вдаль земля — не ровная, но холмистая, почти лишенная деревьев. Дальше взгляд упирался в горизонт.
— Ладно, вот он, — по-прежнему во весь голос крикнул Чарли.
Я шел за ним по траве к трейлеру и ангару, у которого замер новый на вид «бьюик». Темный ангар служил, как я теперь увидел, пристанищем для старого джипа с крытым тканью кузовом и низенького одноосного прицепа, в котором лежала груда лопат и некоторое количество гусей, как мне поначалу показалось, — нет, это были всего лишь их деревянные чучела, приманки.
— Еле добудился малыша, — продолжал Чарли. — Избаловали его в Штатах. Боюсь, тут ему не выжить.
Он оглянулся на меня. При дневном свете Чарли выглядел еще страхолюднее: большая шишковатая голова, неестественно узкие плечи, ноги с глядящими в разные стороны коленями, от которых уходили вниз сапоги; черные волосы, по-прежнему скрепленные сзади стразовой пряжкой. Зрелище не из самых привлекательных.
Я засунул руки в карманы, чтобы не позволить себе затенить ладонью глаза. А им было больно. Кузнечики скакали в сорной траве, ползали по земле у моих ног, стрекоча совершенно как гремучие змеи, и это действовало мне на нервы. Крохотные бурые птички порхали среди металлических скульптур, вертушек, волчков. Солнце пекло мне голову и плечи, резало глаза, хотя волоски на моих руках оставались холодными и колючими. На лбу, у самых волос, начал скапливаться пот.
Мужчина, державший на руке с зажатой в ней соломенной шляпой желтовато-коричневый пиджак и говоривший что-то в окошко «бьюика», — я разглядел на пассажирском сиденье женщину, которую рассмешили некие только что ею услышанные слова, — этот мужчина выпрямился и пошел нам навстречу.
— Пришлось уговаривать его вылезти из постели, — по-прежнему громогласно довел до его сведения Чарли. — Это мистер Ремлингер. Можешь называть его «сэром».