Разумеется, я не знал, что задумано у американцев на случай, если они, присмотревшись к Ремлингеру, придут к тому или иному выводу. Возможно, едва увидев его, они — мне хотелось верить в это — поймут, что он не тот человек, который мог взорвать бомбу и убить кого-то. И поедут себе домой, довольные, и думать об Артуре забудут. Но вот если они решат, что он-то и есть убийца, что припасено у них для такого случая? Очень я волновался, стоя у стены шумного бара, наблюдая за натужно шевелившими мозгами американцами и зная, кто они, между тем как им и в голову не приходило, что они известны мне либо кому-то еще, — то есть я обладал преимуществом перед ними. Однако происходившее должно было чем-то разрешиться. Чарли об этом не говорил, но ведь ясно же было, что он именно так и думает и что результат теперешних событий может оказаться очень дурным.
Меня снова так и подмывало подойти и заговорить с ними — хотя подобного рода поведение отнюдь не в моем характере. Меня словно притягивало нечто рискованное и драматичное. Мне хотелось сказать им, что я родился в Оскоде, — вдруг для них это что-нибудь да значит. Что бы ни почувствовал я, когда подошел к их машине и провел ладонью по теплому металлу капота, — удовольствие от их цельности, даже приязнь к этим людям (мне совершенно не знакомым), связь с ними, определявшуюся наличием у нас общей тайны, — собственно говоря, все сразу, — я хотел почувствовать это снова и не сомневался, что смогу, никого не подвергнув опасности. Конечно, я не стал бы пересказывать им то, что услышал от Чарли. А еще я думал, что они могут случайно поделиться со мной какими-то важными сведениями: своими мыслями о Ремлингере, намерениями на его счет — либо теми, либо иными, в зависимости от того, к каким выводам они придут, понаблюдав за ним.
Но как раз в тот миг, когда я почти уж набрался решимости обратиться к ним, в бар вошел из вестибюля Артур, и двое американцев, похоже, мгновенно поняли, кто он, как будто у них в головах имелся его мысленный портрет и Артур в точности ему соответствовал.
Краснощекий и круглолицый толстячок в парике — бывший полицейский — быстро сказал что-то молодому Кросли, и кивнул, и взглянул на Ремлингера, подошедшего к столу, за которым сидела большая компания охотников, и громко с ними заговорившего. Кросли обернулся, окинул Артура взглядом и, как мне показалось, вдруг здорово посерьезнел. Он тоже кивнул, снова повернулся к столу, обхватил ладонями свою бутылку пива и произнес какую-то короткую фразу. После этого оба сидели лицом друг к другу в грубом свете бара, под изображением дерущихся лосей, и молчали.