Вот я стоял и придумывал импровизацию, такую, чтобы полная свежести оказалась, чтобы как в первый раз. Времени у меня было немного, не я один отметил девушку, много взглядов тянулись к ней со всех сторон, и следовало торопиться. Именно так, как торопится на своей собачей упряжке обветренный золотоискатель из замерзшей Аляски первым забить территорию у рудоносного золотомойного ручейка. Вот и я двинулся к девушке твердым шагом, подбадриваемый Илюхиным взглядом в спину.
Напоминаю: она сидела в кресле, ее правая рука со стаканом покоилась на подлокотнике, а вокруг было шумно и гулко. И мне пришлось пригнуться, ну, хотя бы для того, чтобы она в общем гуле расслышала меня вместе с моей импровизацией. И оценила нас.
Вот я и пригнулся, и присел на кресельный подлокотничек, на второй, на свободный. Девушка окинула меня неудивленным взглядом, видимо, она была привычна и к подсаживающимся незнакомцам, и к их импровизациям. Ее глаза были широко открыты, будто хотели задать какой-то мучивший ее вопрос, рассеять сомнения. А еще она улыбалась… В общем, выглядела она вполне кокетливо.
Я пригнулся к ней еще ниже, чтобы нас ничего не разделяло, чтобы остаться с ней наедине посреди этой шумной и людной комнаты.
– Я тут, кстати, факиром работаю, – начал я с импровизации. – Мое сценическое имя Амадеус Модельянович Розовсконтти. Хотите, я вам свое искусство продемонстрирую?
– Какое искусство? – спросила она, и улыбка ее засветилась еще ярче.
– Могу с фокуса начать, – предложил я.
– С какого фокуса? – повторила она вопрос.
– А вот сейчас увидите, – сказал я, лихорадочно подбирая на ходу правильный фокус. Потому что при наличии неподалеку Инфанта фокусов было хоть отбавляй. Он одним своим нечесаным печальным видом уже гарантировал и фокус, и всю остальную белую магию. А если покопаться в нем поглубже – то и черную.
– Итак, приготовьтесь, – предупредил я, сигналя Илюхе, чтобы он выпускал из загона и гнал на нас тренированного на фокусы Инфанта.
– Я готова, – доверилась мне девушка.
– Трах… – начал я первой строчкой фокуса. – Барабах… – осел я плотнее собственным весом на деревянный подлокотник. – Карабах… – склонился я к девушке, к самому ее ушку. – Бах!!! – закончил я троекратным восклицанием.
И как ни странно, фокус свершился.
«Трах… Барабах… Карабах… Бах!!!» – отдалось мощно отовсюду.
А потом эхом в ушах: «Бах, карабах, трах…»
И мы с девушкой полетели…
Но летели мы хоть совместно, но недолго и скоро, слишком скоро внезапно приземлились.
А потом оказалось, что я лежу на ней, придавливая ее собою, как недавно придавливал подлокотник кресла, на нас падают какие-то тяжелые куски и я ее прикрываю своим собственным телом. А треск все еще не окончился, он все еще трещит повсюду и подламывается.