Опустив голову на ее плечо, Бэйб закрыл глаза и подумал, что мог бы выбрать более подходящее время, уединенное место для скорби и траура… И тут у него ручьями потекли слезы.
Затем, так же неожиданно, как началось, все кончилось одним вдохом, как напоминание о том, что все это было. Было. Он оплакал брата.
Эльза смотрела на него почти со страхом.
— С тобой все в порядке?
Он кивнул.
— Устал я.
Она обняла Бэйба, прижала к себе.
— Скоро озеро. Там все будет чудесно…
И правда, место было чудесное. Они приехали уже после семи, и солнце высоко стояло над водой. Пока они объезжали вокруг виллы, Бэйб убедился, какое это спокойное место. Никаких признаков жизни. Только пыль клубится по дороге за ними. Бэйб опустил стекло со своей стороны. С воздухом в салон потекли звуки природы — давненько он не слышал их, уже несколько месяцев как безвылазно сидит на Манхэттене.
Эльза остановила машину в конце аллеи.
— По-моему, дом вот этот, — сказала она, выйдя из машины. — Надеюсь, что этот. Я знаю, где он хранит ключи. — Она подошла к крыльцу, наклонилась к водосточной трубе. — Половина домовладельцев прячут ключи в водосточных трубах. — Немного повозившись, она открыла дверь и зашла внутрь, быстро вышла назад. — Сыро.
— Оставь дверь открытой, пусть проветрится, — сказал Бэйб. — Давай пройдемся до озера.
Эльза кивнула, сошла с крыльца, протянула ему руку, и они зашагали к воде. Ярко светило солнце. Утренний ветерок утих. Они вышли к маленькой пристани. Бэйб показал на дом:
— Сцеля? — спросил он.
— Зельца? — переспросила она, будто не расслышала.
— Да ладно тебе. Ты с ними заодно. Не могу понять, что ты у них делаешь, но ты из их компании.
Эльза покачала головой, улыбнулась.
— Ты все делала как следует, никаких ошибок или промашек, но Джанеуэй как-то сказал: «А потом вырабатывается чутье на действие противника, чутье на образ его мышления».
И на этот раз она переспросила:
— Джанеуэй?
— Я говорю, — выкрикнул Бэйб, — о двух больших знаменитостях, о Джордже Сцеле и Элизабет Джанеуэй, так что прекрати изображать из себя дуру.
— Прости, — сказала она и крепко сжала его руку, с любовью глядя на него.
— Ты очень уставший и смешной, я беспокоюсь за тебя.
— Брат любил меня и беспокоился обо мне.
— Знаю. Ты прошел через кошмар.
— Он действительно очень любил меня. Мы заботились друг о друге, а после того, как ты сорвалась из «Лютеша», знаешь, что он сказал? Он велел мне забыть тебя, потому что меня ты не любишь, а просто используешь для чего-то. Я сказал: «Чушь, откуда тебе знать?» И он ответил, что ты слишком хороша для меня, значит, я тебе нужен для чего-то. Можешь представить, как мне было обидно. Я понимаю, что не красавец, но ты прикинь, каково тебе будет, когда человек, любящий тебя, говорит такое? Это выбило меня из колеи, я решил, что ошибался, что он не любит меня, потому что, если любишь человека, никогда не скажешь ему такое… А потом, когда он умер, когда истек кровью у меня на руках, я понял, что он был прав. И я тогда припомнил все эти странности, как ты скрыла, что ты немка, и Сцель тоже немец, и то, как вдруг встала там, в парке, перед избиением, и как сразу нашла соседа с машиной и уединенную виллу. Все это, конечно, ничего не значит, и в суде не признают уликами, но ты во всем замешана, я знаю, и Док знал, поэтому я спрашиваю тебя еще раз: это дом Сцеля или нет?