Однако никакой двери, ведущей из сарая в дом, и никаких признаков, что она тут когда-то была. Просто ровная, обшитая дощечками стена дома, где полагалось быть четвёртой стене пристройки.
Невероятно, сказал себе Льюис, как это — нет двери? И почему Уоллис живёт здесь, в этом сарае, а не в самом доме? Возможно, есть какая-то причина, по которой он не живёт там, но тем не менее остаётся поблизости. Может быть, Уоллис всю жизнь несёт за что-то покаяние, словно средневековый отшельник, поселившийся в лесной хижине или в пещере где-нибудь в пустыне.
Льюис стоял посреди помещения и оглядывался вокруг, надеясь, что ему удастся обнаружить какую-то зацепку, ключ к пониманию этой необычной ситуации. Но в сарае не было абсолютно ничего, помимо самых элементарных, необходимых для жизни вещей — печь, чтобы готовить пищу и обогревать жилище, кровать, чтобы спать, стол, на котором есть, лампа для освещения. Ни даже лишней шляпы (хотя, если подумать, Уоллис вообще не носил шляп) или лишней куртки.
Ни журналов, ни бумаг, хотя Уоллис никогда не возвращался от почтового ящика с пустыми руками. Он выписывал «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнэл», «Крисчен сайенс монитор», «Вашингтон стар» и ещё множество научных и технических журналов. Но в сарае не было ни журналов, ни книг, что он покупал. Ни, если на то пошло, толстых дневников. Там вообще не было ничего, на чём можно писать. Возможно, сказал себе Льюис, этот сарай не больше чем маскировка, место, которое по совершенно неизвестной причине Уоллис тщательно обставил, чтобы создавалось впечатление, будто он именно здесь и живёт. Не исключено, что на самом деле он живёт в доме. Но если дело действительно обстоит так, то зачем этот маскарад — не очень, кстати, убедительный?
Льюис повернулся к двери и вышел из сарая. Обогнул дом и приблизился к крыльцу. На первой ступеньке он остановился и осмотрелся. Кругом стояла тишина. Солнце взобралось уже высоко, день обещал быть тёплым, и весь этот уединённый уголок земли словно успокоился и затих в ожидании полуденной жары.
Взглянув на часы и убедившись, что у него есть ещё сорок минут, Льюис поднялся по ступенькам, взялся за круглую дверную ручку и повернул — но она не повернулась, лишь скользнули по ней обхватившие её пальцы.
Льюис удивился, попробовал ещё раз, и снова у него ничего не получилось. Как будто дверная ручка была покрыта чем-то твёрдым и скользким, словно плёнкой льда, по которой пальцы скользили, не оказывая на ручку никакого давления.
Он наклонился, стараясь разглядеть, есть ли там какое-нибудь покрытие, однако ничего не обнаружил. Ручка выглядела совершенно нормально, даже, может быть, слишком нормально. Она была такая чистая, словно кто-то совсем недавно протёр её и отполировал: ни пыли, ни оставленных непогодой отметин или пятен ржавчины.