— Поняла.
— Тогда чего сидишь без дела, бери пустые гильзы и начинай трудиться, тщательно затачивай, что бы ни одной зазубрины не было, и края стали острыми как бритва.
— Я уже вся в роботе, — откликнулась Вероника, взяв опустошенные Алексеем гильзы.
Они вдвоём принялись за работу, не забывая прислушиваться к каждому шороху в коридоре тюрьмы.
Скрежет железа о камень отдавался эхом по камере, отражаясь от сводчатых потолков и стен. Алексей время от времени останавливал работу, прислушивался. Но в коридоре за дверьми была гробовая тишина. Иногда нарушаемая, громкими стонами или криками, пленников, сидевших в других каменных мешках. И больше ничего, до них действительно не было никому никакого дела. Снаружи все были уверены в невозможности не то, что побега, а возникновения самой этой мысли у арестантов. Наконец работы закончилась, и Мещеряков вздохнул с облегчением. К этому времени вновь очнулся Григорий, он с удивлением посмотрел на присутствующих, как будто не знал в первый момент, потом вздохнул с облегчением.
— Вы ещё в порядке? Значит, я недолго был без сознания.
— Это как сказать, — ответил Алексей. — Как ты думаешь, сколько сейчас времени? Часы-то у меня забрали.
— Наверняка старик, или старуха, хитрые бестии, на всём наживаются.
— Ничего, выведем их на чистую воду.
— Это если выйти отсюда получится. Мне вряд ли придётся поучаствовать. — С грустью сказал Григорий.
— Не зарекайся. Так что насчёт времени, и когда они обычно приходят сюда?
— Воду и хлеб приносят утром, я так полагаю на рассвете, а вот пытки любят по вечерам начинать. Если по вашим словам вас взяли утром, значит, ещё день не подошёл к концу. Вечером подвалы оживают. Начинается суета, беготня, то одного пленника на допрос волокут, то другого, и так вся ночь, коль тебя не пытают, то других, а ты сидишь, слушаешь нечеловеческие вопли и ждёшь своего часа. Поверьте легче самому на дыбе висеть, чем ждать свой черёд. Потом к утру всё затихает, выносят трупы, проходятся по камерам, проверяют кто ив, а кого уже пора и в яму кидать, потом живым приносят воду и хлеб. Всё начинается день. Они спешат на утреннюю молитву, а мы засыпаем. Получается, раз сегодня ещё шуршать не начали, значит, вечер пока не наступил.
— Да, картинка вырисовывается не сильно перспективная. Хорошо, то ты можешь сказать об этой крепости?
— Ничего. Я кроме этого подвала, больше нигде не был. Меня, как понимаешь, с экскурсиями не водили. Кажется, я уже говорил вам это.
— Да, извини. Но может, что другие пленники говорили?
— Нет, я ни с кем не общался, нас сюда посадили, как и вас, вдвоём, только нам не повезло, в камере никого не было. Потом пытки и коротки отдых между ними, и снова пытки.