А тогда, в тот день, о котором здесь идет речь, убедившись, что в кассах – полная “безнадега” в плане перспективы обретения “пропуска в лето”, спустился к комендатуре. Тогда она располагалась в домике из красного кирпича, сурового вида и очень допотопной постройки, стыдливо спрятавшемся среди деревьев. Не теряя надежды сегодня же уехать, я обратился к скучающему дежурному помощнику коменданта. Как раз в это время “снимали” какую-то “бронь”, и тот, бегло проверив мои документы, куда-то позвонил, а потом выписал мне записку в кассу, подтверждающую мое право на нижнюю полку в купированном вагоне поезда. Его гордое название у меня всегда ассоциировалось не с необъятными просторами “белого безмолвия”, а с более приятными понятиями – “отпуск”, “сладкое слово – свобода”! Настроение сразу поднялось, в душе запели фанфары, а до отхода поезда оставался еще приличный кусок времени, но еще надо было сделать необходимые закупки съестных припасов на дорогу.
Здесь уже уверенно наступила осень, и в воздухе стало сыро, прохладно, если не сказать – холодно, но отпуск – это всегда лучшее, пятое время года, особенно когда едешь на юг, вдогонку за улетающими птицами и убегающим летом… навстречу своему отдыху и свободе – от семьи и начальников. А также от дурных мыслей о службе. Я живо пошел к выходу, на ходу соображая, чем общественно и лично-полезным заполнить время, оставшееся до отхода заветной “Арктики”. И тут же, у выхода из комендатуры, я столкнулся со своим сослуживцем и даже соседом по дому в Загрядье, в котором еще в молодости служил долгое время. Это был заслуженный старший мичман Егоркин Александр Павлович, личность колоритная и заметная. Хоть в прямом, хоть в переносном смысле. В нем было килограмм сто двадцать живого веса, грива вьющихся черных волос, пышные казацкие усы и большие карие глаза. Он был родом из одной кубанской станицы, потомственный казак, как он себя называл, и преданный служака до мозга костей. Но известен был еще и тем, что часто “влипал” в большие и малые неприятности и даже в истории, которые становились фольклором в гарнизоне и даже на целом флоте. При всем при этом, “зеленым змеем” не злоупотреблял, во всяком случае, не больше других, меру свою твердо знал, да и, наверное, трудно было его “удивить” обычной застольной дозой. Он был мичманом старой закалки, отличался порядочностью, честностью, но… Объяснительные записки по разным имевшим место с ним случаям, отличались у него фантазией и представляли собой образец литературы особого жанра. Во время службы в политотделе одного из соединений в Загрядье мне приходилось знакомиться с ними. Надо сказать, они производили неизгладимое впечатление на каждого читающего!