Гоголь, немая сцена.
– Aufstehen, russische Schweine![5] – срываюсь на фальцет и вытаращиваю глаза. Выглядеть должно страшно, особенно с пьяных глаз. Сработало, вскакивают как миленькие. Если бы знал, что такие тормоза, сразу стрелять стал бы. Кстати, теперь можно и ствол достать. Рву застежку кобуры и выдергиваю «браунинг», одновременно надрываясь в крике.
– Freaks, Schwein, geschossen…[6]
Струхнули, но к оружию не дергаются, а до винтовок им достать – только руку протянуть, две прямо к столу прислонены, значит, все правильно делаю. Теперь просто машу пистолетом, изрыгая все немногие известные мне немецкие ругательства. Ага, успокаиваться стали.
– Auf die Knie![7]
Не понимают. Попробуем по-русски:
– Колейны! Встайт ня колейны!
Один, похоже, сообразил, самый трезвый, наверно, и самый молодой, скорее всего Тарас и есть. Остальным лет за тридцать. Вот и прочие ножки подломили – теперь не разбегутся, не спрячутся. Перестаю безумно размахивать пистолетом и навожу ствол на крайне правого от себя. Бах! Пуля попадает в середину груди и валит полицая на пол. Перевожу ствол левее, потому справа и начал, что так удобнее, ну и Тарас крайний слева. Бах! Второй валится. А вот третий соображает быстро, когда нацеливаю ствол на него, тот уже в полуприсяде отталкивается руками, потому и получает пулю прямо в темя. Бах!
Вот и последний!
– Гражданин начальник, нет!
Ты смотри, пьяный-пьяный, а сообразил.
– Господин офицер, не стреляйте!
Ни хрена он не сообразил, зэковская привычка сработала, условный рефлекс.
– Не стреляйте, не стреляйте, не стреляйте…
Даже заплакал. Раньше надо было… и плакать, и думать.
– Иван, бегом.
Ванька ворвался в дом с двумя «колотушками» в руках. Вот стервец, ранец распотрошил.
– Тебе кто разрешал по вещам лазить? Ну-ка положь на пол. Вот так! Сестру вытаскивай и выводи отсюда.
– В-в-ванька? – Тарас смотрел на нас круглыми глазами, даже подвывать забыл.
– Да, конец тебе пришел, сволочь, – пацан сжал кулаки и двинулся на стоящего на коленях мужика. Тот попытался отползти, но уперся спиной в стол, покачнув его, от чего стоявшая на столе бутыль с самогоном упала и мутная жидкость полилась на пол.
– Отставить, боец, выполнять приказ.
– Он… на люке.
Ага, точно, правое колено Тараса стояло на деревянном люке, уже изрядно поломанном, белеющем свежими сколами, – видно, пытались взломать.
– Ты, ползи в угол. На коленях!
Когда Тарас отполз в сторону, Ванька, не обращая внимания на уже натекшую из трупа лужу крови и двоих хрипящих недобитков, подбежал к люку и закричал:
– Маша, Машенька, выходи! Все уже! Все!