Во время очередного наезда в отряд Николай Иванович так описал Альберту Цессарскому свой самый обычный день.
Рано утром он просыпается сразу, точно от толчка в плечо, и несколько минут лежит неподвижно, чутко прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Спать он привык, держа руки под подушкой, где всегда лежит с патроном в патроннике снятый с предохранителя пистолет. Затем встает, осторожно подходит к окну и из-под края занавески оглядывает улицу. Все спокойно.
Теперь можно побриться, умыться… Он идет в кухню, старается появиться там внезапно, чтобы поймать выражение лица хозяйки — не случилось ли чего за ночь, не подозревает ли она… Потом он одевается медленно, тщательно и выходит из дому. Здесь он особенно сосредоточен — не пропустить ни одного прохожего! — не следят ли за ним, не мелькнет ли удивление на чьем-либо лице — это значит, что-то неладно в его облике.
Потом в кафе встречи со знакомыми офицерами, обдумывание каждого слова, веселый, бодрый тон, улыбка. И огромное напряжение, когда рядом звучит русская или украинская речь, ничем не выдать, что понимает. И все это время бешеная работа памяти: запомнить, зафиксировать каждое заинтересовавшее тебя слово, каждую подробность, из которой вырастают потом важнейшие данные.
На этих встречах приходилось пить, иногда достаточно много, а Кузнецов никогда не увлекался спиртным и в обычной жизни алкоголь, даже пиво, не употреблял. А тут надо было изображать опьянение той же степени, какой достигли собутыльники, но сохранять голову совершенно трезвой.
Потом встречи, всегда конспиративные, с многократной проверкой, с другими разведчиками — фактически он был резидентом многочисленной агентурной сети, она включала как людей вроде него, бывавших в Ровно от случая к случаю, так и осевших здесь надолго, а также из местных жителей. Наконец, составление донесения и еще одна конспиративная встреча — на сей раз со связным. Эти контакты были даже более опасными, чем встречи с немцами: один вид офицера вермахта, беседующего с гражданским лицом из местных, уже мог привлечь внимание секретного сотрудника службы безопасности или абвера, коих в городе было изрядно.
Именно тогда Кузнецов и сказал Цессарскому ту фразу о разведке, которая калечит душу…
Кузнецову приходилось теперь думать и заботиться не только о себе, но и о тех разведчиках, которые по сути дела работали под его началом, хотя это и не было никогда оформлено официально каким-нибудь приказом по отряду. В эту группу входили Николай Гнидюк, Иван Приходько, Николай Струтинский (ставший к тому же его личным шофером), Лидия Лисовская, Мария Микота, Валя Довгер, отчасти Михаил Шевчук, здолбуновцы, Валентин Семенов. Успешно начал работать и Ян Каминский, правда, он полагал, что Зиберт — польский офицер, эмиссар лондонского правительства, благо к этому времени Кузнецов хорошо говорил уже не только по-украински, но и по-польски.