— Отсюда виден почти весь Иерусалим.
Гилад стоял возле перил балкона и изучал городскую панораму. Констанин сидел чуть поодаль на одной из скамеек.
— Что ты мне принес? — продолжил Гилад, не отрываясь от своего занятия.
— Разные мелочи. Одежда, книги. Врач сказал, что через пару дней ты отправишься домой?
— Наконец-то. Это тюрьма, а не больница. Даже поговорить не с кем. Все жалуются на свои болячки.
Гилад отошел от перил и тоже присел на скамейку.
— Кристина до сих пор плохо себя чувствует, — сказал он. — Ей трудно говорить, врач сказал, что лучше ей не мешать. Так она быстрее поправится. А Барух в полном порядке.
— Вы уже придумали ему имя?
— Да. Что самое смешное, мы даже не совещались. Просто сидели, говорили об имени — и оба в один голос сказали «Барух».
— Подходящее имя, учитывая ситуацию, в которой он появился на свет («барух» — «благословленный»).
Гилад кивнул, после чего поднял глаза на Константина.
— Все ведь будет хорошо, правда?
— Разумеется. Теперь вам обоим есть, для чего жить.
— Знаешь, я думал о нашем разговоре. Когда ты сказал мне, что знаешь об отце. Мы с друзьями любили играть в игру, которая называется «Правда или поручение». Бросают жребий, и кому-то из участников предстоит выбрать: или рассказать правду о себе, или выполнить какое-то поручение, которое придумают другие участники. Я тогда плохо знал иврит, и переводил «правда или долг». После того, как ты ушел, я лежал и думал, и вспомнил эту игру. В какой-то момент слова «правда или долг» приобрели для меня особое значение, я напрямую связывал их с отцом. И я думал — что важнее, правда или долг? Когда-то я думал, что правда. А теперь думаю, что долг.
Константин посмотрел на него. Гилад задумчиво перебирал ногой листья, которые потеряло растение в большой деревянной кадке.
— Почему ты сделал такой вывод?
— Я подумал о тебе. Если бы кто-то причинил вред кому-то из твоих друзей или близких, то ты бы убил его, не задумываясь. Я всегда ценил правду и закон, и не понимал твоей логики в подобных ситуациях. Вся эта трескотня о восточных законах, о чести, о мести казалась мне ерундой. А после этой аварии у меня будто что-то перевернулось внутри. Я подумал о том, что правда ничего не стоит, если что-то внутри тебя противится этой правде. И что закон тоже ничего не стоит, если он защищает виновных и обвиняет невинных. Люди сами творят закон. — Гилад посмотрел на него. — Если ты сейчас отпустишь очередную шутку об ашкеназах, то тебе придется плохо.