Не будем поэтому удивляться, что перед последней партией с Кересом у Таля было угнетенное состояние. Авербах и Кобленц давали ему наказ, который был единственно разумным.
— Играй на ничью!
— Белыми на ничью? — удивился Таль. — Неудобно. Просто стыдно даже.
Играть же на выигрыш ему не хотелось. Не было стимула. Устал: край обрыва — не то место, где хорошо отдыхается.
Колебания Таля дали себя знать уже в дебюте. Они не укрылись от наметанного глаза Кереса, и тот, не теряя времени, начал ковать железо, пока оно еще было горячо. Только почувствовав, что его схватили за горло, Таль начал бешено сопротивляться. Партия была отложена, и Кересу пришлось сделать еще почти сорок ходов, чтобы вынудить капитуляцию. Это был подвиг ветерана.
Неожиданно дуэль лидеров вспыхнула с новой силой. В следующих двух турах Таль сделал ничьи с Олафссоном и Петросяном, а Керес сыграл вничью с тем же Петросяном, но выиграл у Бенко. И к предпоследнему туру Таль был впереди уже только на очко. А в этом туре ему предстояло играть черными с сердитым Бобби Фишером, который, кажется, дрожит от желания выиграть наконец у Таля, чтобы отомстить за все обиды (в том числе и за ставшую знаменитой фразу «Бобби, ку-ку», которую Таль, улыбнувшись, произнес, проходя мимо Фишера в ресторане, и которая почему-то показалась тому страшно обидной).
Утром зашел в номер Петросян, посоветовал сыграть все-таки защиту Каро-Канн.
— Нет! Все равно буду играть любимую схему Бобика в сицилианской.
Тогда вместе с Авербахом и Кобленцем они стали анализировать эту любимую схему. На девятом ходу черные могут взять пешку, но белые получают инициативу. Пешку за инициативу? Это совсем не в духе Таля. Но у Петросяна иной взгляд.
— Такая хорошая центральная пешечка… гм, гм… Я бы, пожалуй, взял!
Они пошли обедать, но эта проклятая пешечка не давала Талю покоя. И когда он сел за столик и, взглянув на Фишера, понял, как тому не терпится насладиться местью, он вдруг, махнув мысленно рукой, сказал себе: «А, где наша не пропадала — возьму ее!». Это было последнее легкомысленное решение Таля в турнире претендентов — состязание шло к концу…
Ему не пришлось долго томиться в ожидании расплаты. Спустя всего несколько ходов позиция черных имела растерзанный вид. Почувствовав, что наконец-то пробил его час, Фишер вел игру в лихорадочном нетерпении. Быть может, в этой нетерпеливости Фишера, в жадном стремлении как можно скорее повергнуть врага таилась для Таля надежда на спасение.
А что Таль? Жалел ли он в эти минуты, что добровольно причинил себе столько неприятностей? Представьте себе, нет! Этот заядлый оптимист был убежден, что у Фишера разбегутся глаза, как у мальчика в магазине игрушек, и его удастся перехитрить.