Когда все заканчивается, я вижу в его глазах сожаление. Он еще находится внутри меня, но лицо его морщится. И он начинает всхлипывать.
— Что я натворил? — вопрошает Алекс, как будто и в самом деле не знает, что здесь только что произошло.
— У нас с тобой только что был чудесный секс, — говорю я. — У тебя и у меня, — повторяю, чтобы он не подумал, будто ослышался.
— Я ненавижу себя, — медленно произносит он.
— Ну что ты, — я стараюсь говорить беззаботно. — Ты, конечно, умеешь улучшить девушке настроение.
— Нет, дело не в тебе, Марта. Ты сама все понимаешь. Ты была потрясающа, — бормочет он. — А вот я… — хлюп — собираюсь — хлюп — жениться. — Он поднимается, скручивает презерватив со своего еще не обвисшего члена и одевается.
— Мне это известно, — самодовольно киваю я. — На Дездемоне.
Глаза его затуманиваются. Он начинает открыто паниковать:
— Она может вернуться в любой момент.
— Нет.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает он, заворачивая использованный презерватив в очень большую салфетку.
— Ну, а где же она сейчас, по-твоему?
— Она… в магазине, наверное.
— Ходит и рассматривает витрины, прикидывая, что нужно купить? — подсказываю я, но он не замечает моей иронии.
— Ну, да. Именно так. — Он исчезает в ванной со свернутой салфеткой в руке. Я надеваю джинсы и футболку. Слышен звук спускаемой воды в унитазе. Алекс снова возникает передо мной.
— Ты мне говорил, что в последнее время она только этим и занимается.
— Чем?
— Разглядыванием витрин.
— Да-да, верно… — Он вытирает глаза и старается побыстрей успокоиться. — И вот теперь я ей верю. По-настоящему верю.
В воздухе повисает самый главный вопрос, и, чтобы решить все окончательно, я его озвучиваю:
— Ты ее любишь?
Он молчит. Серьезный вопрос подразумевает такой же серьезный ответ. В конце концов, любовь — штука непростая. Она настолько сложна, что у древних греков для обозначения ее существовало целых девять слов. Наверное, им было проще разобраться в своих отношениях. А вот мы сократили ее название до шести букв, и поэтому скорее всего теперь на каждом шагу сталкиваемся со всевозможными проблемами.
— Я женюсь на ней.
— А ты ее любишь?
И снова тишина. Он смущен. В этот момент до него скорее всего доходит, что женитьба и любовь все же не синонимы.
— Ну, если бы я ее не любил, разве бы я на ней женился?
Он произносит это так, что сомнений у меня не остается: он сам этого не знает.
— По-всякому бывает.
— Правда?
— Правда, — авторитетно киваю я.
— Ну, тогда тем более не знаю.
Вот это я и хотела услышать. Мне нужно было убедиться в его сомнениях, в его неуверенности. Не потому, что мне хочется, чтобы Дездемона получила то, чего она заслуживает, а просто мне не хочется причинять Алексу душевной боли. Мне хочется защитить его, оградить от неприятностей, и в то же время я хочу, чтобы он узнал всю правду. А вообще-то, если хорошенько подумать, это одно и то же.