Миних был много крепче, или же сам пруссаков не жаловал. Но кривая улыбка старого фельдмаршала о многом говорила. Измайлов же растерянно хлопал глазами, потом его губы тоже искривились, но в самой блаженной улыбке. Гневным жестом Петр выпроводил за дверь малость пришибленного голштинского дядю, ставшего за пару секунд немым, и обернулся к генералу Измайлову:
– Надо тебе мундир хорошо почистить и ботфорты тоже, а то грязь сплошная. Лицо требуется хорошенько умыть. Да чуть отдохнуть. Потом пообедаешь со мною и фельдмаршалом, через полчаса. Иди, генерал, сам здесь распорядись, не маленький чин у тебя. Но через тридцать минут ко мне пожаловать изволь!
Генерал коротко поклонился, четко повернулся и тут же вышел из кабинета. Петр же закурил очередную трубку – он никак не мог накуриться, табака хватало всего на три-четыре хороших затяжки. Не перекур, а какое-то утонченное издевательство, чтоб накуриться хорошо, надо не менее полудюжины этих трубок выкурить. Иначе думать плохо…
Петербург
Пастор лютеранской церкви Святого Петра Бюшинг молча, но с нескрываемым опасением смотрел на явившегося к нему со служебным посещением вице-президента Юстиц-коллегии фон Эмме. Визит такого высокопоставленного чиновника и в обычное время не сулил ничего хорошего, а сейчас вызывал только ужас и опасение за свою жизнь.
Пастор своими глазами видел, что творилось в Петербурге – насильственное лишение Петра Федоровича, искренне симпатизировавшего лютеранству, императорского престола не сулило ни его церкви, ни его многочисленным прихожанам ничего хорошего.
– Пастор! Я прибыл к вам по поручению Сената. Вы обязаны немедленно привести к присяге на верность императрице Екатерине Алексеевне всех своих прихожан и присягнуть лично. – Фон Эмме пристально посмотрел в глаза испуганного пастора. – Это категорическое требование Правительствующего Сената, – видя колебания Бюшинга, добавил вице-президент.
– Но как же нам присягать, господин фон Эмме? Ведь император Петр еще не отрекся от престола. И нет соответствующего высочайшего манифеста, собственноручно им подписанного и оглашенного всем верноподданным. Это несколько преждевременно…
– Дорогой пастор, – вкрадчиво, но с жестокой и презрительной улыбкой сказал вице-президент, – неужели вы так мало знаете нашего доброго императора? Неужели думаете, что с его стороны будет оказано какое-нибудь вооруженное сопротивление?
Увы! Пастор слишком хорошо знал нерешительность русского самодержца, давно ставшую притчей во языцех. Кайзер Петер был просто не в состоянии не только проливать чужую кровь, не говоря уже о его собственной, но и проделать действительно решительные поступки. Особенно в таком сложном времени, как нынешний переворот.