Марта сказала, что нужно вообще прикрыть телевидение. Папа ответил:
— Не могут.
— Почему? Ведь сделали это во время войны.
Я хотел спросить, какой войны — Бурской или Крымской. Удивительно, как старики говорят просто «война», как будто это что–то значит.
Папа сказал:
— Тогда это был не главный коммуникационный канал; таким было радио. Даже когда я был мальчиком, один из ста домов, а может, и меньше, имел телевизор. Если прекратят сейчас, начнется паника.
— Но что–то надо делать? Миссис Голайтли говорит, что ее домработница стала триппи. Вчера еще ворчала по поводу триподов, а сегодня не пришла на работу.
— Если ничего хуже не случится, кроме потери домработницы, тогда еще ничего.
Я только что пришел из школы.
— Я хочу вам кое–что сказать. Мать Энди ушла.
Марта спросила:
— Ты уверен?
— Когда он вчера вернулся, дом был пуст. Он думал, что она у кого–то в гостях, но она не вернулась. И даже не оставила записки, как делает обычно, когда уходит.
Марта была поражена:
— Значит, он один в доме?
— Да. Но он привык.
Она повернулась к папе:
— Иди и приведи его. Ему лучше оставаться с нами, пока все не кончится.
— Я хотел позвонить Ильзе.
Она раздраженно смотрела на него.
— Это подождет.
Я знал, что папа неплохо зарабатывает, хотя он частенько жаловался на налоги и нехватку денег; что касается Марты, то она вообще была богата. Но мой дядя Ян — вот это был настоящий магнат. Он руководил несколькими компаниями в Сити — самые разные дела, от торговли кофе до страхования собственности, — и у них были «ролле», и «порше», и один из этих фантастических маленьких спортивных автомобилей «MMR–2» для поездок в магазины. Он и тетя Каролина, сестра папы, много времени проводили в самолетах — он был связан с компанией в Токио и еще с одной в Нью–Йорке, а между полетами они жили в настоящем имении в Котсволде, с наружным и внутренним плавательными бассейнами, с теннисными кортами, с полудюжиной конюшен и парком, который тянулся на мили.
У них было двое детей: Верити, семнадцати лет, и Натанаэль, на год старше меня. (Они на самом деле называли его Натанаэль, даже сидя у бассейна). Он был похож на отца, с тонким бледным лицом и рыжеватыми волосами, с хилым сутулым телом, хотя и без животика, который дядя Ян нажил от хорошей жизни по белу свету. Верити тоже была рыжеволосой, но хорошенькой.
Мы виделись с ними редко — по нескольким причинам. Одна — Ильза при них чувствовала себя неуверенно, другая — Марта не одобряла их образ жизни. Третья — из–за их образа жизни: рядом с ними все равно чувствуешь себя бедным родственником, потому что ты такой и есть. Меня это не очень беспокоило. Я завидовал Натанаэлю из–за некоторых вещей, которые он принимал как должное (типа плавательного бассейна), но я не хотел бы иметь их, если это означало быть таким, как Натанаэль, и я сумел убедить себя, что это взаимосвязано. Верити мне бы нравилась, если бы она обращала на меня хоть сколько–нибудь внимания, но она этого не делала.