Потрясенная увиденным, Марина опустилась на пол и прижала руки к лицу. Она сама не могла понять, какие чувства сейчас ее обуревают: гнев, обида, ревность, ненависть или стыд. Еще минуту назад она готова была сделать Нимфодору своей исповедницей, и лишь случайность позволила ей узнать горькую правду. Но когда эти двое успели сговориться и стать любовниками? Ведь, кажется, вчера они только впервые увиделись? Или, может, были знакомы раньше?
Но как мог Донато в одночасье предать все то, что соединило его с Мариной, ради чего она, девушка строгого воспитания, готова была забыть самое себя и идти за ним на край света?..
Марине хотелось сейчас, сию минуту, все высказать ему, и она, не думая о последствиях, выбежала из своей комнаты. Донато как раз шел по коридору, и девушка кинулась к нему, сдавленным голосом выдохнула:
— Подлец!.. Как ты мог… с Нимфодорой… Я вас видела в окно.
Донато схватил Марину за руки и со словами: «Молчи, нас могут услышать» почти грубо втолкнул ее к себе в комнату и закрыл за ней дверь.
— Хочешь — поговорим здесь, но не в коридоре, — сказал он отрывистым, приглушенным голосом.
— Не о чем нам с тобой говорить, мне уже все ясно! — прошептала она, задыхаясь от возмущения и подступивших слез.
— Ты напрасно меня обвиняешь, называешь подлецом. — Он прислонился спиной к двери, заслоняя ей выход. — Пойми: я мужчина и не могу так долго обходиться без женщин. Тебя, чистую девушку, я не смею тронуть, так что же мне делать? Природа требует своего.
Марина хотела возразить, что, если мужчина любит девушку, то может на ней жениться, а не искать себе доступных женщин, но не знала, как выразить это словами, чтобы не показалось, будто она навязывает себя ему в жены. Слезы душили ее, мешали думать и рассуждать. Изо всех сил она пыталась держать себя в руках, чтобы не заплакать перед Донато. Но он все-таки заметил ее состояние и, взяв девушку за плечи, мягким голосом сказал:
— Тебе надо успокоиться, Марина. Ступай к себе в комнату, отдохни, помолись. Я скоро сам к тебе приду для серьезного разговора. Все слишком важно, чтобы обсуждать вот так, на ходу, когда ты в гневе.
Марина вдруг уловила от него аромат пряных духов Нимфодоры. Резко сбросив со своих плеч его руки, она ломким голосом сказала:
— Только прежде смойте с себя благовония вашей любовницы! Терпеть не могу мускусные запахи!
Донато посторонился, давая ей дорогу, и Марина почти бегом кинулась в коридор. Закрывшись у себя в комнате, она дала волю слезам, но они не облегчили ее душу. Рухнуло все, чем она жила последние три месяца, на что надеялась в будущем, ради чего готова была преодолеть любые испытания. Теперь оставалось лишь уйти, устраниться из жизни Донато и предоставить отцу Панкратию самому решать все вопросы, связанные с римлянином.