Донато замолчал, сделал несколько неуверенных шагов вперед и вдруг резко остановился: перед ним вповалку лежали поверженные в бою генуэзцы. Их невозможно было не узнать по латинским латам и шлемам. Рядом с мертвыми пехотинцами валялись их арбалеты и копья.
— Все кончено… — прошептал Донато, опустившись на землю. — Я их не спас… значит, Симоне не сможет спасти Марину…
И вдруг где-то рядом он услышал тихий голос, позвавший его по имени. Встрепенувшись, Донато посмотрел по сторонам и увидел, как над темной грудой мертвых тел поднялась чья-то голова. Подбежав, Донато вгляделся в это измученное, испачканное кровью и грязью лицо, с трудом узнавая в нем черты Томазо.
— Ты жив? Слава Богу! — Донато помог юноше подняться. — Ты ранен? А Бартоло?
— Бартоло убит, — слабым, почти неживым голосом ответил Томазо. — А я даже не ранен, только оглушен. Бартоло все время прикрывал меня, а потом я получил удар по голове и упал, а дальше ничего не помню. Наверное, я долго пролежал без памяти, а когда очнулся, увидел, что все наши мертвы. А Бартоло лежал рядом и даже после своей гибели словно прикрывал меня от ударов… Когда я это увидел, то закрыл глаза и стал ждать смерти. А потом вдруг услышал твой голос и понял, что еще жив. Каким чудом ты здесь?..
— Потом расскажу. Снимай доспехи и пойдем отсюда, пока нас никто не заметил! — поторопил его Донато. — Хорошо, что сейчас ночь. К утру мы должны уехать как можно дальше.
Он помог юноше освободиться от железного панциря и накрыл его плечи своим плащом.
Но Томазо вдруг решительным, хоть и слабым, голосом заявил:
— Я не уеду отсюда, пока не предам Бартоло земле! Мы должны унести его с поля!
Пришлось Донато и Никколо снять с мертвого Бартоло доспехи и, взяв его за одеревеневшие руки и ноги, понести с поля. Следом, спотыкаясь от слабости, брел Томазо.
Ярец ждал своих спутников у кромки леса. Увидев, что Донато все же довел свои поиски до конца, он немало удивился:
— Упрямый ты, фрязин, нашел-таки своих. Выполнил, значит, обещание.
— Да, но только наполовину, — вздохнул Донато. — Старший из братьев убит.
— Что ж делать, на все божья воля, — развел руками Ярец. — Но мы его хоть похороним по-христиански.
Бартоло положили на лошадь Никколо, а Томазо сел на коня позади Донато. Немного углубившись в лес, путники спешились и вырыли могилу для генуэзца. Прочитав над покойным молитву, его предали земле, а крест ему соорудили из двух палок, связанных веревками.
Томазо, утолив голод и жажду, ощутил некоторый прилив сил и начал говорить. Чувствовалось, что потрясенному юноше хотелось выговориться. Ведь он пошел на эту чужую для него войну, поверив рассказам брата и других вояк о богатой добыче и славе героя, о победе, которую обученные военному искусству генуэзцы легко одержат над северными варварами. И вот чем все обернулось…